Равнодушное лицо Суллы оживилось, голубые глаза сверкнули стальным блеском.
— Аниций здесь? Как я рад! — вымолвил он, зловеще улыбнувшись. — Хризогон, почему же ты не пригласил дорогих гостей?
И, схватив его за ухо, он притянул его голову и что-то шепнул.
Атриум наполнялся нарядной толпой, и жужжание голосов долетало до сада, где дурачились шуты и мимы в ожидании, когда господин соблаговолит их позвать.
Хризогон велел поставить столы в таблинуме, перистиле и даже в саду, где наскоро устанавливалось освещение: льняные волокна на тарелках, смоляные факелы, фонарики.
Арсиноя, волнуясь, ходила по дорожкам. Она хотела видеть Суллу и передала через Хризогона краткую эпистолу, но диктатор не ответил, и это ее опечалило.
С некоторого времени она стала замечать, что Сулла охладел к ней: он не приходил в ее скромный домик, отговариваясь государственными делами, и когда она однажды упрекнула его в себялюбии, он, хмуро взглянув на нее, ушел, хлопнув дверью.
С тех пор она его не видела, а пришла на пиршество потому, что в числе приглашенных были шуты, мимы и канатные плясуньи.
— Арсиноя, — позвал ее Хризогон, — наш господин приказал передать, чтобы ты не смела писать таких глупых эпистол.
Она опустила голову, готовая заплакать. Хризогону стало жаль ее.
— Я вызову его сюда под каким-нибудь предлогом, — шепнул он, — а ты не выдавай меня…
Через несколько минут вышел Сулла, Увидев Арсиною, он нахмурился и сказал Хризогону:
— Ты оторвал меня от беседы ради нее?
Вольноотпущенник, побледнев, бросился перед ним на колени, но Сулла грубо оттолкнул его.
— Презренный! Я щажу тебя за услуги, оказанные мне… за любовь твою…
— Господин и владыка! — вскрикнул Хризогон. — Сжалься над рабом своим, сердце которого предано тебе до гроба!
— Встань!
И, повернувшись к канатной плясунье, он жестко выговорил:
— Подойди, Арсиноя!
Девушка, дрожа, остановилась перед ним.
— Я выдаю тебя замуж за Хризогона, — сказал он, не обращая внимания на ее побелевшее лицо, — надеюсь, ты довольна? Возблагодари же богов и меня за счастливую мысль!
Она молчала, сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.
— Что же не благодаришь?
— Господин мой, сердце мое в твоих руках…
— Хризогон богат, у него дворец на Палатине, сокровища, отобранные у проскриптов, веселая жизнь с плясками и играми…
— Ничего мне не нужно…
— Что-о? — вспыхнул Сулла. — Неблагодарная! Через три дня, клянусь Юноной, ты будешь его женой! Слышишь, Хризогон?
Вольноотпущенник, низко кланяясь, бормотал:
— Поистине ты добр и мудр, о господин! Твой выбор осчастливил меня…
Войдя в атриум, Сулла подал знак возлечь за столы. Хризогон сбился с ног, чтобы угодить во всем диктатору.
— Quesumus demere soleas![40] — громко крикнул он и приказал слугам подавать кушанья.
Сулла возлег на низком ложе, заняв хозяйское место; рядом с ним поместились Лукулл и Помпей. На среднем ложе находились Метелл Пий, Хризогон и Арсиноя, а на высоком расположились Марк Красс, Катилина и Сизенна.
Сначала появилась закуска (ее запивали напитком, составленным из смеси морса и меда): тибрские и иные рыбы, павлиньи и куриные яйца всмятку, салат, капуста, кампанский хлеб. Затем обед: жареные на кассинском масле фазаны, зайцы, кролики, свинина, свиные вымена, матка, печень, колбасы, ветчина, куры, почки вепря, цыплята, усыпанные мукой утки и «троянская свинья», начиненная мясом разных животных, подобно тому, как был наполнен вооруженными людьми троянский конь. Потом — печенье, тарентский мед, пирожные, сушеные плоды, тускуланскне фиги, райские яблоки, груши, орехи, каштаны, виноград и оливки.
В доме стоял гул голосов, слышались смех, шутки.
Когда обед кончился, слуги быстро убрали блюда и стали надевать гостям на головы венки, пропитанные нардом, предохраняющим, как думали, от опьянения. Запах нарда резко распространился в воздухе, хотя он уже исходил и в начале пира от ног, освобожденных туфель.
На столах появились кубки из кархедонского камня и белого офита, испещренные листьями, цветами и плодами, рога для питья. Перед диктатором поставили кантарос, сделанный из электра, — бокал на золотой высокой ножке, из которого пивал, по преданию, сам Вакх и имели право пить лица, участвующие в шествии во время Вакханалий.
Хризогон обратился к Сулле:
— Прикажешь?
Диктатор кивнул и, повелев начать пирушку, предупредил:
— Пить по греческому обычаю.
Гости столпились у стола Суллы, где Лукулл, Метелл Пий, Красс и Катилина, бросая кости, избирали царя пирушки. Но всех постигла неудача, и только на долю Катилины пришелся ход Венеры.