Хромой чернобородый земледелец, в одной тунике, босиком, вышел, ковыляя, на улицу и, оглядев путников, покачал головой.
— Побили вас?
— Побили. Приюти нас, добрый человек!
— Мой сын ушел тоже. Не видел его? Жив ли?
— Не знаю. Где уложить раненого?
— Сына не видел, ничего не знаешь, — бормотал он. — Куда уложить? Неси туда.
Они перенесли Тициния в поле, где стояли скирдочки, и, зарыв в одну из них, прикрыли сверху сеном. Мульвий с обнаженным мечом спрятался в заросшем травой овраге.
Спустя несколько часов примчался римский дозор. Начальник приказал обыскать дома и сараи. Всадники, пронзая копьями сено, искали укрывшихся мятежников, но им не пришло в голову обшарить поле, и они уехали.
Вечером прискакал во главе турмы молодой префект конницы.
— Уже был у нас начальник, — сказал земледелец, — он обшарил все, но ничего не нашел… И как найти, если никого нет…
— Молчи, болтун! — оборвал его префект.
Он сам руководил обыском: в домах все было перевернуто вверх дном, сено из сараев выброшено. Земледелец начал роптать.
— Молчи, бунтовщик! — воскликнул префект. — Вы пошли против богов и власти — и пощады не ждите!
— Клянусь Громовержцем! — вскричал земледелец. — Мы, господин, мирные земледельцы и…
— Увидим, — зловещим шепотом вымолвил префект и крикнул, указывая на поле: — Обшарить эти скирды!
Земледелец побледнел, что не укрылось от глаз префекта.
— А этого негодяя стеречь, чтоб не удрал! Что, дорогой мой, — захохотал он, — побелел, испугался?
Земледелец дрожал всем телом. Всадники подъехали к скирде и принялись колоть ее копьями. Протяжный стон возник и замер, а вслед за ним взметнулся резкий пронзительный крик. Всадники разметали стог и вытащили окровавленного Тициния.
— Одного злодея нашли! — злорадно воскликнул префект, спрыгнув с коня. — Кто такой?.. Молчишь? Эй, кто-нибудь сюда! — закричал он. — Заставить его говорить!
Подъехал рыжебородый всадник и, не слезая с коня, ткнул Тициния копьем в рану. Тициний завыл от боли и стал проклинать палачей.
— Злодеи! — кричал он, лежа на земле. — Пусть злые Фурии терзают вас и преследуют всю жизнь! Пусть не дадут покоя вашим душам…
— Молчать! — яростно крикнул префект. Рыжебородый всадник усмехнулся и, ударив коня, наехал на Тициния. Тяжелые копыта топтали бьющееся тело, хлюпала кровь, и скоро кровавое месиво из кишок и мяса распласталось, как полента, по земле.
— Тащи сюда хромого волка! — приказал префект.
И когда земледельца, побледневшего от страха, подвели к нему, он ударил его бичом по голове с такой силой, что выбил глаз и рассек щеку.
— Говори, есть еще бунтовщики?
— Нет никого! — простонал хлебопашец и, схватив неожиданно для всех камень, запустил им в префекта.
Камень попал в голову, и префект, пошатнувшись, чуть не свалился с коня.
Рыжебородый всадник выхватил меч и легко срубил земледельцу голову.
— Раскидать скирды! — задыхаясь от ярости, распоряжался префект, удерживая ладонью кровь, сочившуюся из головы. — Эй, кто-нибудь, воды, чтоб обмыть рану!
Скирдочки были разбросаны по полю, но всадники не нашли больше никого.
Мульвий, пользуясь переполохом, ползком пробирался по оврагу. А к вечеру, как только всадники ускакали, он вышел на дорогу и брел дни и ночи, избегая населенных мест. Он шел, питаясь одними ягодами, и когда Турий остался позади, облегченно вздохнул.
Теперь путь лежал на Рим. Мульвий, шагая, думал о популярах и крепко сжимал меч, призывая Фурий отомстить за брата кровавому префекту.
Вдали на холмах возвышался Рим — твердыня власти, гнета и насилий — с Капитолием и храмами.
Мульвий остановился и, подняв глаза к небу, прошептал:
— Боги, вы захотели, чтобы наша семья распалась. Но за что, за какие прегрешения? И почему ты, Юпитер, поддерживаешь беззакония? Зачем ты дал злодеям власть угнетать бедняков? Или ты, Юпитер, и вы, бессмертные боги, бессильны и зависите от Случайности?
Он повторял слова Тита Веттия, слышанные неоднократно на пирушках, и, опустив голову, вошел незаметно в город с рыбными торговками и продавцами овощей.
Восстание Веттия поразило Муция Помпона. Он захворал и больше не вставал. Люция на коленях умоляла отца сжалиться над ней и отказать в ее пользу долю Веттия. Долго упрямый старик не соглашался, но она ухаживала за ним, покорно переносила его придирки и ворчбу, и Помпон оценил наконец заботы дочери. Завещание было исправлено. А все огромное состояние переходило, по завещанию, к его внуку Титу, и над наследством учреждалась опека родного брата Помпона до совершеннолетия мальчика.