Она стояла, не спуская глаз с отлитого лица Суллы.
И вдруг вскрикнула: у статуи стоял сам Сулла и что-то говорил.
Она протиснулась в толпе и ясно услышала слова, выговариваемые звучным голосом:
— Нас, римляне, было около шестидесяти всадников, врагов больше тысячи, и когда нумидийцы вздумали отбить царя, я повел свой отряд и рассеял это стадо баранов…
Восторженные крики покрыли его слова.
— Так, с кровопролитным боем, — продолжал Сулла, — я пробился сквозь многочисленное войско и доставил Югурту в римский лагерь.
Толпа простодушно верила каждому слову Суллы, но Юлия, более развитая, поняла, что он, хвалясь, превозносит себя, и — странное дело! — это хвастовство не возмущало ее. Она продолжала смотреть на него с немым обожанием, едва владея собою.
Сулла поднял голову. Голубые глаза обратились к Юлии, и на лице его мелькнула улыбка. Юлия, вспыхнув от стыда, бросилась бежать, опасаясь, как бы ее не узнали в толпе и не донесли мужу.
В слезах возвратилась домой. Страстно желала видеться с ним и не знала, как поступить: написать ему эпистолу? Искать встреч в домах патрициев? Ей было известно, что Сулла бывает у Метеллов, но те ведь могли не принять жену Мария. А муж способен на все: может оскорбить или ударить.
Дома не было покоя. Жизнь становилась сумасшедшей, — Марий, казалось, взбесился: он бросался на всех, ломал вещи, в каждом слове своих подчиненных усматривал превратный смысл, в каждом поступке — злой умысел. Всюду мерещились ему козни Суллы, слышалась его хвастливая, насмешливая речь, и он ругал своего соперника, дикими выкриками пугая рабов.
По ночам часто просыпался, облитый холодным потом, зажигал свет и искал по углам злоумышленников.
Напрасно Юлия успокаивала его. Марий кричал, что весь Рим и италийские города в заговоре против него.
Друзья успокаивали Мария, пытаясь внушить ему, что один подвиг Суллы не может затмить многих дел Мария, но он подозрительно смотрел на них, ища в выражении лиц скрытой насмешки. Только когда Цинна предложил однажды свергнуть золотую статую, воздвигнутую Бокхом, настроение Мария переменилось, и он радостно ухватился за эту мысль.
Однако попытка потерпела неудачу. Клиенты и рабы, посланные ночью на форум, были жестоко избиты сторожами, преданными Сулле, задержаны и допрошены. И хотя ни один не выдал своего господина, однако Сулле все же удалось узнать от эдилов, что в этом покушении был замешан его враг.
Неудача повергла Мария в тяжкое уныние. Он не мог ни есть, ни спать, ни работать. Его настроение стало настолько мрачным, что Юлия настояла на немедленном отъезде в виллу.
Но накануне отъезда с ней произошел случай, перевернувший ее жизнь.
XLVII
В то время, как Марий навещал друзей, чтобы проститься и заручиться их извещениями о событиях, которые могут произойти в его отсутствие в Риме, Юлия, приказав рабыням укладывать в сундуки женские одежды и украшения, прошла в сад.
Деревья, заботливо посаженные Марием ко дню ее свадьбы, разрослись и теперь отбрасывали длинные тени.
Юлия села на мраморную скамью под дубом. Уезжать из Рима не хотелось.
«Он, всюду он: и во сне и наяву. Когда же я освобожусь от этого наваждения?..»
Сзади послышался легкий свист. Она обернулась, но из-за листвы ничего не увидела. Встала и, обойдя дуб, подошла к туфовой стене. Свист повторился.
Она подняла глаза и увидела человека, сидевшего верхом на ограде. Это был старый красноносый карлик с седыми волосами.
— Привет госпоже, хранимой богами! — сказал он, подняв руку, в которой держал эпистолу.
Юлия молча наклонила голову, сердце ее забилось. Навощенная дощечка упала к ее ногам. Юлия не решалась ее поднять.
— Торопись, госпожа!
Очнулась, вскрыла письмо. И, вспыхнув, шепнула:
— Иду.
Тихо пробралась в кубикулюм, оделась и, сказав рабыням, что отправляется в храм Меркурия помолиться о счастливом путешествии, вышла на улицу.
У Мугонских ворот увидела карлика. Оглянувшись на нее, он пошел впереди; свернул в одну уличку, в другую и, наконец, остановился перед невзрачным домиком.
— Господин ждет тебя, — шепнул карлик и, распахнув дверь, пропустил ее вперед.
Она очутилась в небольшом, чрезвычайно чистеньком атриуме.
Сулла сидел у водоема. Солнечные лучи, проникавшие сверху, освещали его лицо, зажигая волосы на голове.
При скрипе двери он встал.
— Я знал, что ты придешь, — просто сказал он, сжимая ее руки. — Ты не могла не прийти…