Голос его дрогнул.
— А известно ли вам, друзья, — сказал Сулла, — что я принимаю кампанские легионы от Цезаря? Я получил ночью приказание сената…
— Почему же ты молчал?! — крикнул Сульпиций. — Мы бы выпили за твое здоровье и успехи легионов!
— Выпить никогда не поздно. Итак, первый фиал — за Гнея Помпея Страбона, с которым я одерживал победы над пиценами! Второй — за его помощников Метелла Пия и Люция Цинну! А третий — за тебя, нового его сподвижника!
— Если мы добьем марсов, — улыбнулся Сульпиций, — то принесем Марсу немало благодарственных жертв!
— Жертвы можно принесть и теперь, — возразил Сулла, — но пока жив Помпедий Силон, дым от них будет горек…
Выпив кубок вина, он встал:
— Пора ехать. Помните, что враг не дремлет.
«Гней Помпей Страбон, консул и пиценский полководец — сенату и римскому народу.
Милостью богов Аскулум пал. Юпитер, Минерва и Беллона обещали победу римским легионам: так говорили авгуры, возвещавшие волю бессмертных, так сказали небожители, явившись мне в чудесном сновидении. Я видел, как отец богов метал молнии в бегущих. Копьедержательница поражала их, а Дева-лучница осыпала стрелами. Слава богам! Потери мои невелики, и я иду дальше, памятуя об отвоевании отпавших от нас земель и об усмирении непокорных племен».
Хорошее настроение Страбона увеличилось, когда поступили донесения от Квинта Метелла Пия и Гая Люция Цинны: оба помощника сообщили, что марсы окончательно сложили оружие, а Квинт Помпедий Силон бежал к самнитам. Эпистола Метелла кончалась словами: «Боги с нами и да пребудут с тобой и с твоими легионами», а Цинны — проклятиями: «Пусть поглотит Тартар Помпедия, который, несомненно, возобновит борьбу!»
III
По зеленой равнине, исчерченной серыми дорогами и берегами узкой, но глубокой Пескары, шли толпы народа — старики, женщины и дети.
Впереди белела Италика, недавно еще скромная и малонаселенная, а теперь шумная столица восставших племен. Здесь заседал сенат из пятисот человек, чеканилась серебряная монета, с надписями на латинском и самнитском языках, а на форуме происходили народные комиции, похожие на римские.
В этот день сенат сзывал в столицу горожан и земледельцев всей области, но пришли только старики, женщины и дети. Все мужи и юноши находились в легионах, и даже мальчики собирались на войну. Несмотря на это, народу собралось много.
Небольшая площадь с возвышением, на котором стоял Квинт Помпедий Силон, не могла вместить всех прибывавших, и они взбирались на крыши зданий, на колонны портиков и храмов, чтобы услышать, что скажет любимый вождь.
— Братья, — звучным голосом заговорил Помпедий, — час нашего поражения еще не наступил, но уже близок. Хищная римская волчица терзает нас. Мы разбиты, наши когорты не в силах бороться, и наши мужи готовы сдаться на милость врагов. Братья, мы стремились покорить римлян и основать новое государство. Мы — люди и жаждем человеческих прав и свободы. Кто желает бороться, пусть идет в легионы, а трусы, предпочитающие рабство, пусть остаются в городе и ждут кровожадных палачей!
— Веди нас! — закричала толпа. — Все пойдем!
— Останутся только старухи и дети!
— Веди!
Седобородое лицо Помпедия осветилось радостной улыбкою.
— Братья, враг приближается. Но прежде, чем мы отправимся, поклянитесь бороться до конца.
И он стал медленно произносить слова клятвы, а толпа хором повторяла их…
Сулла покорял Кампанию. Его легионы взяли и разрушили Стабию, потом пал Геркуланум, а Помпея упорно сопротивлялась.
Полководец понимал, как важно овладеть ею: она была общей пристанью Нолы, Нуцерии и Ахерр. Объезжая городок, он смотрел на величественный Везувий, поднимавшийся над городами и деревнями, покрытый зелеными полями, поглядывал на Серреит и на мыс Сиренус, где возвышался храм Афины, сооруженный, по преданию, Одиссеем, и всюду глаз встречал виноградники и оливковые посадки. Вспоминался Венафр (откуда лучшее оливковое масло), славный прозрачным, как мед, маслом, его долины и крутобокие белогрудые девы.
Взяв Помпею, Сулла двинулся на юг.
Военное счастье сопутствовало ему: разбив союзников при Ноле, он вторгся в Самниум и, узнав от разведчиков, что римское войско окружено противником, перешел через дикие, почти неприступные горы, по крутым тропам, вьющимся над пропастями, и ударил самнитам в тыл.
Помпедий отступил. Но даже после поражения при Авфиде, где силы союзников были почти уничтожены, он продолжал держаться, ведя свои легионы на приступ с неизменным кличем: