— Не хвались! Марий справится не хуже тебя! Отмени ферии… иначе я убью тебя на месте!
— Не угрожай, — стиснул зубы Сулла, — не забывайся перед консулом!
Марий с ненавистью взглянул на него.
— Мы не нуждаемся в согласии консула, — грубо выговорил он. — Что решат комиции, то свято. Пусть же он отменит ферии…
Сулла, улыбаясь, наклонил голову.
«Он что-то замышляет, — недоумевая, подумал Марий, — но что? Он бессилен против комиций… Чему же радуется?»
На форуме народ толпился возле ростры. У подножия ее лежал обезображенный труп сына Помпея, зятя Суллы.
— За что убит? — спросил консул.
— За смелую речь перед народом, — сказал Лукулл, приветствуя Суллу.
— Кем?
— Сателлитами Сульпиция.
Сулла исподлобья взглянул на телохранителей: «Зверские лица, жадные глаза, обагренные кровью руки, — подумал он. — Нужно что-то сделать… Марий и Сульпиций погубят республику…»
Он повелел глашатаю объявить народу, что консул будет говорить, и, когда толпа замолчала, сказал:
— Вы хотите отмены ферий? Хорошо, отменяю.
И приказал глашатаям возвестить об этом на улицах и площадях.
Выборы полководца прошли бурно. Марий краснел и бледнел, слушая страстные убеждения Сульпиция, требовавшего, чтобы Марий, в звании проконсула, был немедленно отправлен на войну.
Голоса разделились: одни граждане стояли за Мария, другие — за Суллу.
— Марию ехать! Он великий полководец!
— Поезжай, Марий, в Байи, тебе нужны теплые ванны… Ты ослаб от старости и ревматизма!
Все знали, что он владел в Байях, близ Мизен, роскошной виллой, стоимостью в семьдесят пять тысяч динариев.
— Он живет как гетера! — крикнул кто-то и громко захохотал.
Но Сульпиций взял Мария под свое покровительство и заставил замолчать насмешников. Их оттеснили, а сателлиты, соединившись со сторонниками Мария, голосовали на него.
— Теперь ты доволен? — спросил Сульпиций, провожая Мария до его дома. — Этот Сулла упрям, как осел, но неопасен. Скажи, с чего начнешь?
— Первым делом я пошлю для приема кампанских легионов двух военных трибунов, и когда войска будут готовы к походу, я придам им подкрепления и посажу на суда в Брундизии…
XII
Сулла бежал из Рима.
Он мчался по Аппиевой дороге, загоняя лошадей, чтобы встать во главе легионов прежде, чем постановление комиций будет получено на месте. Он торопился узнать, как отнесутся к Марию легионарии и согласятся ли служить под его начальством.
Лошадь, высекая копытами искры из широких плит дороги, неслась, храпя и задыхаясь, но Сулла мало заботился о ней. В Ариции он пересел на другую и, не останавливаясь в Велитрах, помчался дальше.
Дорога почти упиралась в море, потом отходила от него и бежала вдоль берега. Он видел лазурные волны, облитые солнцем, чувствовал на разгоряченном лице мягкое дуновение ветерка и, остановив лошадь, дал ей отдохнуть и напиться из горного источника.
Солнце, шепот морских волн и ветерок разморили его, — он чуть было не вздремнул, но превозмог свою слабость и поскакал дальше. В Формии опять переменил лошадь, доехал до Минтурн и прибыл в Капую, покрытый с ног до головы пылью, падая от усталости.
Здесь он нашел друзей, передохнул часа два и отправился в Нолу к легионам.
Он нашел их за городом в полном порядке. Военные трибуны, примипилы, центурионы и легионарии сбежались, узнав Суллу, и приветствовали его радостными криками.
Не сходя с коня, Сулла обрисовал им положение в Риме и закончил речь словами:
— Воины, сенат хотел послать меня во главе легионов против Митридата, и я радовался: богатая добыча сделала бы вас людьми состоятельными, тем более, что щедрость моя вам известна. А злодей Сульпиций передал ведение войны старику Марию, который поведет против Митридата другое войско, всю добычу заберет себе, а воины получат крохи со стола разбогатевшего плебея! Справедливо ли это?
— Не хотим Мария! — закричало несколько голосов.
— Куда ему, дряхлому, на войну! Он с коня свалится, как ребенок!
— Ха-ха-ха! — загрохотали легионарии. — А кто будет у него нянькою? Я, ты, он — по очереди? Или военные трибуны и центурионы?
Воины злорадствовали. Они ненавидели Мария за скупость, жадность и суровость, за строгие взыскания и придирки.
Сулла разжигал злобу легионариев, хитрил, посмеивался над нерешительностью начальников и закончил речь возгласом: