Он прижал ее к своей груди и поцеловал в лоб; затем, обращаясь к окружающим, сказал:
– Ни один человек не должен знать о моем отъезде в Испанию, даже принц де Роган, которого я покину на границе. Для всех мой путь лежит в Перпиньян, а оттуда морем в Италию. Помните, в мое отсутствие никаких вестей обо мне у вас не будет, и вы не должны говорить никому, кто бы он ни был, где я нахожусь.
На следующий день. Лагардер верхом сопровождал мадемуазель де Монпансье и, держась рядом с ее каретой, предпринимал неимоверные усилия, стараясь казаться веселым, в то время как его одолевали совсем не радостные мысли. Он был опечален расставанием со своей нареченной и тем, что ему пришлось доверить заботу о ней посторонним, и собирался подготовить для себя самого план действий и притом настолько хитрый, чтобы Гонзага на этот раз от него не ускользнул.
Принцесс обменяли в устье Бидассоа, на том самом маленьком островке, который получил известность благодаря ряду заключенных договоров. Маркиз де Сент-Круа передал Франции инфанту Испании, а принц де Роган доверил ему мадемуазель Орлеанскую. Вслед за этим оба отряда пустились в обратный путь к своим столицам.
Граф де Лагардер, едва проехав одно лье, попрощался, как подобает, с маленькой инфантой и с принцем.
– Его королевское высочество, – сказал принц, – любезно предупредил меня о том, что вы нас покинете. Хотя причина мне и не известна, я совершенно уверен, что для этого у вас есть основания. Несмотря на то, что меня весьма огорчает потеря такого попутчика, как вы, я искренне желаю вам доброго пути и всяческих успехов.
Анрн поблагодарил его, пожал всем руки, и его лошадь галопом помчалась по правой дороге.
– Мы с тобой еще встретимся, Гонзага! – воскликнул он, когда его никто уже не видел. – Пройдет несколько дней, и тебе, отлученному от испанского двора, придется познакомиться с моей шпагой; тогда земля этой страны, где я по твоей вине так страдал, выпьет всю твою кровь до последней капли. Настал час последней охоты: берегись, Филипп Мантуанский!
XII
СУЛХАМ – ТУРОК С СИЛУЭТАМИ
Подъезжая к Мадриду, мадемуазель де Монпансье увидела огромное скопище зевак по обе стороны дороги и на крепостных стенах. Ворота, некоторое время назад закрытые, теперь были широко распахнуты и ждали наследника трона дана Луиса, встречавшего свою невесту в сопровождении многочисленной свиты из дам и сеньоров в праздничных одеждах. За четверть лье от города и в самом городе путь, по которому следовал кортеж, был усыпан цветами и зеленой листвой.
Все взоры были устремлены на мадемуазель Орлеанскую, чью судьбу решила минувшая война и которая теперь въезжала в Мадрид, держа в руке оливковую ветвь – символ мира.
Мы не в силах описать все пышные церемонии, сопровождавшие появление французской принцессы, отметим только, что они целиком захватили внимание собравшихся, отчего остался почти незамеченным один странный персонаж, двигавшийся позади кареты и, по всей видимости, входивший в свиту.
Существо это восседало на тощем осле, и было одето в два, а то и три бурнуса, накинутых один на другой.
На голове у него был тюрбан, увенчанный огромным позолоченным полумесяцем, и бросавший тень на лицо этого странного человека; в правой руке он держал пику с кисточкой на конце; на его боку висела большущая сабля чудной формы, и весь этот диковинный облик дополняли три или четыре пары ножниц разного размера, заткнутые за кожаный пояс. В придачу под мышкой он держал рулон черной бумаги. И, наконец, у этого поклонника аллаха седло было без стремян, так что его ноги, обутые в красные туфли без задников, свисали по бокам животного едва ли не до земли.
Толпа стала шумно приветствовать иноземца лишь после того, как проехала карета. Но ничто, казалось, не волновало этого достойного сына ислама, который медленно, как бы священнодействуя, манипулировал своим копьем, словно епископским посохом, и преграждал путь всем тем, кто выказывал желание подойти к нему слишком близко.
Таким вот образом, не отвечая ни на какие вопросы и не встречая никаких препон, он проследовал за кортежем по улицам Мадрида и проник на площадь, предназначавшуюся для проведения почетных церемоний, где и оказался в числе тех, кто удостоился приветствия караула. Он не проявил интереса ни к королю и королеве, которые приветствовали мадемуазель Орлеанскую, ни к дворцу.
Без каких-либо колебаний он направился в угол площади, слез с осла, воткнул в землю свою пику, привязал животное к этой импровизированной коновязи и принялся ставить небольшую палатку, которая прежде была приторочена к его седлу. Закончив эту работу и прикрепив на верхушку золотой полумесяц, в результате чего шатер немедленно оказался под покровительством аллаха, человек уселся, скрестив ноги, прямо на землю, как это делают мусульмане, и разжег с помощью трута свой чубук.
Под бурнусами, не без изящества накинутыми на его плечи, угадывался большой горб, а в глазах мелькали искорки смеха. Так он просидел около часа, и никто не удостоил его своим вниманием.
Однако после того, как мадемуазель де Монпансье отправилась в отведенные ей покои, дамы и сеньоры стали покидать дворец и, проходя мимо этого необычного создания, оглядывали его с нескрываемым любопытством.
Вскоре вокруг него собралась небольшая толпа, состоявшая в основном из женщин; один из офицеров счел нужным спросить у турка, что он здесь делает. Ответом ему было лишь ароматное облачко дыма, сопровождавшееся невнятным бормотанием; затем незнакомец, вооружившись парой своих самых больших ножниц и куском черной бумаги, принялся с необычайной ловкостью вырезать силуэт любопытного офицера, которому и преподнес свое творение, с победным видом оглядев окружающих.
Силуэт, который стал переходить из рук в руки, представлял собой карикатуру, отличавшуюся поразительным сходством с оригиналом, что и вызвали всеобщий хохот. Офицер благоразумно присоединился к общему веселью, а многие дамы тут же попросили сделать их портрет.
Не заставляя себя упрашивать, турок немедленно принялся за дело; при этом, однако, он уже не довольствовался только изображением контуров человеческого тела, как это было в первый раз, а с помощью меньших ножниц стал мастерить различные детали костюма: изобразил воланы и рюши, сделал множество вырезов, обозначавших складки ткани – и попытался объяснить знаками (по-видимому, он не говорил по-испански и, кажется, вообще был немым), что если подсветить силуэт с обратной стороны, то получится чудесный эффект.
Пять или шесть дам унесли с собой свои портреты, не забыв отблагодарить художника звонкими монетами, которые он небрежно положил в свой карман. Испанки торопились домой, желая поскорее провести опыт с подсвечиванием силуэтов.
Филипп V, подойдя к окну дворца, обратил внимание на небольшую группку людей и спросил, зачем это они там собрались. Ему объяснили, в чем дело, и показали один из портретов, уточнив, что их автор входит в свиту мадемуазель де Монпансье. Беседуя с принцессой, король упомянул немого турка, и та сообщила ему, что впервые слышит об этом человеке. Тогда Филипп V решил сам раскрыть тайну незнакомца. Сопровождаемый королевой, принцами и принцессами, он направился к загадочному художнику, который даже не удосужился вынуть изо рта чубук и подняться, чтобы приветствовать короля. Эта дерзость больше, чем любые слова, свидетельствовала о том, что ему были неведомы правила дворцового этикета и что он, следовательно, не принадлежал к свите дочери регента.
Когда мусульманину растолковали, кто были высокие гости, удостоившие его своим посещением, он, не выказав никакого смущения такой честью, принялся еще более усердно работать ножницами, и вскоре их королевские высочества стали обладателями своих портретов. Отметим, кстати, что автор никоим образом не польстил своим августейшим моделям.