Как же быть нам, тов<арищ> комиссар? Ведь для встречи с женщиной я должен прослужить два-три года, чтобы заработать на одну встречу, да и того не хватит?.. А?..
Комиссар: «…Так, так… тут вот выступал тов<арищ> красноармеец насчет здоровья и бабы… Так я тебе отвечу, товарищ красноармеец: — Ты долшен быть мутр и найти себе Maруська — шену бесплатно!..» — общий взрыв смеха, добродушного, веселого. — «Вот так наш комиссар!» — раздались одобрительные голоса красноармейцев.
26 марта. Москва — Воронеж Дорогая Олечка!
На этих днях вернулся от запада, куда мы ездили с инспекцией. Объезжали почти весь западный фронт. Были в нейтральной полосе с Польшей, Литвой, Эстонией. Видели представителей всех этих молодых «Царств».
Поездка была очень интересной. Очень рад твоим и Володиным письмам, но, к сожалению, я их получил за несколько часов до отъезда и не мог написать ответа при всем желании. Рад, что нашел от тебя весточки, когда вернулся в Москву.
Рад, что у Вас с Володюшкой[59] все обошлось благополучно, так как сезон был упущен из-за отсутствия соответствующих связей, а кое-как сбывать не хотелось.
С моим приездом в Воронеж — не клеилось, и я невинно вас обманывал, хотя все время это было почти реально.
Последняя версия о нашей поездке с инспекцией в Воронеж более вероятна, чем прошедшие. Она может осуществиться в течение этих двух-трех недель — не в начале, а в конце срока.
Ты спрашиваешь меня, дорогая Олечка, «не запутался ли я», «как живется у Добровых» и т. п. и «вскользь замечаешь об «улыбке Кана»[60] о твоем предположении — не влюбился ли я в кого!?»
Отвечу по порядку:
1. Никому — ничего! — все благополучно, чему я сам бесконечно рад.
2. У Добровых мне стало душно, особенно после скандала с Эсфирью и, наконец, мне надоело «быть без угла» в Москве и вникать в нужды бытовой жизни, чуждых мне в большинстве своем людей. От Добровых скоро ухожу, но об этом пока никому не слова.
3. Буду жить в квартире любимой, бесконечно хорошей Maрины Цветаевой и, главное, что меня больше всего радует в этой перемене, это — отдельная комната и полная свобода. Будет много времени, и женщина, которая меня понимает. По-настоящему у нас с ней хорошие отношения, и это ни в каком случае не нужно мыслить как «связь».
Мариночка мой любимый друг в моей жизни, и я рад, что у меня отношение к ней имеют прямую связь с мамочкой. Мариночка исключительный Человек и поэтесса. У Мариночки есть изумительная дочка — Алечка — 8-ми лет — тоже Поэтесса. Исключительный «ребенок-взрослый». В своем письме, которое она дала мне на дорогу — пишет: «Борис! Коммунизм и другой, нашизм, — это все ничто! — Есть только Русь и не Русь!» К Пасхе ждем сестру Марины — Асю. Тоже исключительная женщина с исключительным сыном 7 или 8 лет. Олечка! Они настоящие люди! Они мне помогли найти мой путь в Москве. Этим я обязан исключительно ей, дорогой Мариночке, и косвенно дому Добровых.
В первый же день моего приезда, я отправился к Люде[61]. Видел ее мужа — очень хорошее первой впечатление. Люду я позвал к Добровым. Косвенно узнал, что она им не понравилась, чему я очень и очень рад, так как настоящие люди «нашей породы» вряд ли могут им нравиться и главное они сами слишком дикое впечатление производят со своим до одури рассказом «о спиритизме», «каких-то духах»[62]. Еще и еще раз радуюсь своему уходу от них, и что им не нравятся такие люди, как наша Люда. Она очень обрадовалась, когда увидела меня именно таким. По-настоящему удивлялась легкомысленной оценке меня Виктором и Валей[63]. — Боже! Как они мне все противны, особенно «щебечущий» Виктор. Не на шутку он интеллигентный верхогляд с блинообразной физиономией, размазня, способная наступить на душу и даже не почувствовать это. Об этом поговорим подробно.
С Людой мы впервые так говорили в эту встречу. Она стала очень интересная!
Что-то она напишет обо мне. Олечка! Она тоже настоящий человек. Целую крепко. Борис.
12 часов ночи 28/29 марта 1921 (получ.) 4.4.21
<Сверху>: Сегодня 29-го марта получил предписание выехать в Питер для инспектирования Петроградской школы военно-железнодорожных специалистов[65].
59
…
61
62
…
63
…
65
…