«— А кто эта, с косами? Москвичка…
— Доброва Александра Филипповна. По делу Даниила Андреева, знаете это дело?
— Ну кто в Темниках про него не слышал!
— Расскажите.
— Даниил Андреев, сын писателя Леонида Андреева, младший. Его мать, "дама Шура", как назвал ее Горький, умерла родами, и он остался у ее родных, у доктора Доброва. Не из тех ли она Добровых?
— Вероятно.
— Написал этот Даниил роман. За роман сели не только те, кто его читал или слушал, но даже сапожник, который чинил Даниилу ботинки, зубной врач, у которого он лечился, словом, около двухсот человек. Получили от 10 до 25 лет. Я про это слышала еще в тюрьме, а месяца два назад сюда прибыла с 13-го Алла, его жена, работает художницей в КВЧ <культурно-воспитательная часть>.
— По одному делу с Добровой? Как же их соединили?»[7]
А.Ф. Доброва-Коваленская не дожила до освобождения, умерла в лагере, ее муж Александр Викторович Коваленский добился разрешения привезти из Потьмы гроб с прахом жены. Урну с ее пеплом похоронили в Добровской могиле на Новодевичьем кладбище.
Сам Даниил Андреев, пройдя Владимирскую тюрьму, был освобожден в апреле 1957 года, будучи уже тяжело больным, умер в Москве 30 марта 1959 года. Вернувшись из лагеря, Александр Коваленский, абсолютно больной, жил на даче уже покойного академика Веселовского в Луцине. Его приютила Ольга Бессарабова.
Незадолго до этого умер С.Б. Веселовский. В конце жизни он был очень одинок. «Вокруг отца существовал какой-то вакуум, отсутствие друзей, коллег, среды, — вспоминает A.C. Веселовская. — Степан Борисович Веселовский скончался 23 января 1952 года в Москве и похоронен на Введенском (Немецком) кладбище. Эпитафией на его памятнике избраны слова из пушкинского "Бориса Годунова": "Закончен труд, завещанный от Бога"»[8]. Ольга Александровна все последующие годы была погружена в дневники своего мужа (затем она передала их его сыну Борису). Степан Борисович Веселовский вел дневник с перерывами в 1915–1923 годы. Последняя запись — в 1944 году.
После смерти Варвары Григорьевны Малахиевой-Мирович в 1954 году Ольга Бессарабова разбирала ее дневники. На некоторых страницах остались следы ее руки — вымаранные слова, абзацы, иногда целые страницы. Страх был связан как с гибелью всего добровского дома, так и с тем, что в 1947 году ее вызывали на Лубянку, где продержали пять часов, пытаясь выпытать сведения о близких друзьях. Особенно их интересовала личность и окружение художника Владимира Фаворского. Но Ольга Александровна уходила от любых ответов, которые могли кому-либо навредить. Через несколько дней ее сразил инфаркт, а вслед за этим в 1948 году инфаркт случился и у Веселовского. Ольга пережила своего мужа на шестнадцать лет и умерла в 1967 году.
Дневники Ольги Бессарабовой отличаются от традиционной по форме подневной записи одного лица; окончательный текст — результат соединения не только собственных заметок, но и чужих дневниковых записей, писем близких Ольге адресатов, документов, переписки между собой друзей и знакомых. По сохранившемуся разнородному материалу, вошедшему в дневники, очевидно, что Ольга Бессарабова хотела создать хронику своего времени. Известно, что в 30-е годы Ольга Александровна предпринимала попытку издать дневники, но безрезультатно.
При публикации перед составителем встала непростая проблема — отобрать наиболее интересные страницы дневника. В подготовке дневников принимали участие многие, кто делал это по велению сердца; новизна материала, литературное дарование и высота нравственных качеств Ольги Бессарабовой привлекли к работе большое количество людей. Выражаем благодарность за деятельное участие в подготовке книги Е. Гращенковой, О. Волковой, Дм. Громову, Т. Тепляковой, за техническую помощь — Г. Датновой, О. Мининой, за советы — Т. Поздняковой, В. Масловскому.
Особенную признательность выражаем дочери Ольги Бессарабовой A.C. Веселовской, а также И.М. Веселовскому, детям Н.Д. Шаховской и М.В. Шика — С.М. Шику, М.М. Шик(Старостенковой), Е.М. Шик, Дм. М. Шаховскому.
Н. Громова
ВСТРЕЧА[10]
С Мариной Цветаевой я познакомился зимой 1920-21 гг. в начале января месяца в семье доктора Филиппа Александровича Доброва[11]. Семья доктора Филиппа Александровича Доброва занимала первый этаж и в подвале кухню и комнату в 2-этажном особняке в доме № 5 по Малому Левшинскому переулку. Квартира просторная, светлая, с высокими потолками, с 9 комнатами в 1-м этаже. Просторная передняя, красиво обставленная: круглый стол, мягкий диван и четыре мягких кресла, обтянутых декоративной тканью с розами, неяркого, блеклого цвета в розовой гамме, на круглом столе со скатертью ковровой ткани немного более яркой, чем мебель.
8
9
Первая часть книги включает в себя материалы из архива Бессарабовых, касающиеся Марины Цветаевой и хранящиеся в архиве Культурного центра «Дом-музей Марины Цветаевой» (ДМЦ). Здесь также представлены опубликованные тексты М.И. Цветаевой, связанные с пребыванием Бориса Бессарабова в ее доме в Борисоглебском переулке. Соединенные вместе, эти документы дают более полное представление о жизни Цветаевой в 1921 г., значительно расширяют круг лиц, с которым она общалась, открывают новые повороты в представлении о ее дружбе с вдовой композитора А.Н. Скрябина Татьяной Скрябиной и самим Бессарабовым. Документы представлены в хронологическом порядке.
С самого начала знакомства Бориса Бессарабова с Мариной Цветаевой их отношения приняли восторженный характер. Цветаева открывала для себя «нового человека», большевика, простого русского богатыря, что, в сущности, было плодом ее воображения. Борис Бессарабов, невероятно польщенный таким вниманием, старался соответствовать созданному образу, простодушно подыгрывая ей. Он и на самом деле был простым парнем, выросшим в мещанской среде. С гимназических лет интересовался и даже сам начинал заниматься живописью, был знаком со стихами Анны Ахматовой, любимой поэтессы матери и сестры, читал и стихи Марины Цветаевой. Не окончив гимназию, Борис оказался в Красной армии на Гражданской войне. Грубые словечки и его не всегда «салонное» поведение со временем стали раздражать Цветаеву. Однако его безотказность, широта натуры, умение делиться всем стали в то время для Цветаевой и ее дочери настолько необходимой поддержкой, что она вынуждена была терпеть рядом чужого для себя человека на протяжении нескольких месяцев, когда он жил в ее доме. Не будучи особенно проницательным, Борис Бессарабов не чувствовал охлаждения со стороны Цветаевой, которую в своих письмах к сестре он буквально обожествлял.
Тексты Бориса Бессарабова существуют в архиве ДМЦ в двух видах: рукописи неоконченных воспоминаний (более позднего времени) и письма к сестре Ольге Бессарабовой (непосредственно 1921 г.). Публикуемые ниже воспоминания Бориса Бессарабова составлены в единый текст из различной величины отрывков. Часть из них написана на тетрадных листах карандашом. Все они относятся к 1960-м годам. Наибольший интерес представляют письма Б. Бессарабова к сестре Ольге, где он делится своими впечатлениями о Марине Цветаевой, ее доме, своих планах и надеждах на учение, а также письма, в которых описаны впечатления от встреч с Анной Ахматовой. По сравнению с публиковавшимися ранее воспоминаниями 1960-х годов, содержащими ошибки (указано, например, что Гумилев был расстрелян, хотя встреча происходила в апреле еще до ареста поэта), рассказы о б Ахматовой, обнаруженные в письмах к сестре, более достоверны.
Текст печатается по современной орфографии, с сохранением, однако, индивидуальных особенностей языка и стиля автора.
Подчеркивания в текстах Бориса и Ольги Бессарабовых выделены курсивом. Все даты до 14 февраля 1918 г. приводятся по старому стилю.
10
Рукопись незавершенных воспоминаний Бориса Бессарабова — не датирована, но, судя по остальным материалам, связанным с М. Цветаевой, Бессарабов начал писать воспоминания о ней с выходом первой в СССР книги ее стихов, т. е. в 1961 г. (
11
«Войдя в дом, надо было подняться по небольшой лестнице с широкими деревянными ступенями, которая упиралась в огромное, во всю стену очень красивое зеркало. Дальше большая белая застекленная дверь вела налево в переднюю. Направо из передней был вход в кабинет Филиппа Александровича, в котором позже жил его сын Саша и где Филипп Александрович раз в неделю принимал больных. Позднее, когда Саша женился и уехал жить к жене, это была комната Даниила, а еще позже наша с ним, любимая. В книге "Русские боги" она присутствует в названии одной из глав: "Из маленькой комнаты". Левая дверь из передней открывалась в зал. Я застала его уже по-советски разгороженным занавесками на клетушки, в которых ютилось все старшее поколение семьи: Филипп Александрович, Елизавета Михайловна и еще одна сестра Велигорская — Екатерина Михайловна, по мужу Митрофанова. Елизавета Михайловна по профессии была акушеркой, хотя к тому времени уже давно не работала, Екатерина Михайловна — медсестрой. Она добровольно пошла работать в психиатрическую клинику, так как считала, что душевнобольным помощь нужнее всего.
В детстве Даниила зал играл важную роль. Дом Добровых был патриархальным московским домом, а значит, хлебосольным и открытым для множества самых разных, порой несовместимых друг с другом людей. Он остался гостеприимным, открытым и после революции, хотя, конечно, уже не тем, что прежде. Приходили те, кто уцелел, не уехал в эмиграцию. После уплотнения передняя часть зала стала общей для семьи столовой, и там спал Даниил. С тех пор на всю жизнь у него сохранилась привычка спать, затыкая уши двумя руками.
Из передней шел длинный коридор, упиравшийся в так называемый совмещенный санузел, как их потом стали называть. В обыкновенном туалете была установлена ванна, и это послужило местом действия одной из "удачнейших" шалостей мальчишки Даниила. Самой дальней от ванной по коридору была комната Александры. <….>
Доктор Добров — врач потомственный. Его отец был врачом в Тамбове, где его звали не "Добров", а "доктор Добрый". Хоронил его весь Тамбов. У Филиппа Александровича были брат юрист и сестра органистка. В семье был еще один брат, странный человек, все время уходивший из дома бродяжничать "на дно", на Хитровку. Каждый раз, возвращаясь, он бывал принят Добровыми с величайшей любовью и терпением, но опять уходил и в конце концов там сгинул.
В семье Добровых старшему сыну полагалось наследовать профессию врача, поэтому Филипп Александрович и стал врачом, хотя страстно любил историю и музыку, которую хорошо знал, прекрасно играл на рояле. У очень музыкальных людей бывает особое глубокое и чуть отстраненное выражение глаз, а на лицах их лежит как бы тень легкого светлого крыла» (
О Доброве в своей мемуарной прозе «Начало века» (М., 1920) в главе «Старый Арбат» вспоминал Андрей Белый: «…дом угловой, двухэтажный, кирпичный: здесь жил доктор Добров; тут сиживал я, разговаривая с Леонидом Андреевым, с Борисом Зайцевым; даже не знали, что можем на воздух взлететь: бомбы делали — под полом; это открылось позднее уже» (С. 120). См. также:
О Доме своего дяди, заменившем ему отца, Даниил Андреев написал в стихотворении «Старый дом» (