Гроб с останками Марии Александровны перевезли в Москву, пронесли мимо дома в Трехпрудном и похоронили на Ваганьковском кладбище рядом с могилой родителей.
Незадолго до смерти Мария Александровна составила завещание, согласно которому дочери могли пользоваться оставленным им капиталом только с сорока лет, а до этого возраста жить на проценты. Кто мог предусмотреть, что в один день мейновский капитал исчезнет, и революция сделает девочек нищими — окончательно и бесповоротно. Несмотря на выстроенный отцом Музей изящных искусств, несмотря на подаренную им городу Румянцевскую библиотеку, угла для Марины в столице советского государства не найдется…
«Во всем обман и, ах, во всем запрет»
Так закончилось, не начавшись в полную меру, детство этой хмурой девочки. Без каруселей, петушков на палочке, игр с соседской детворой, нарядов, цветочных балов, королевских платьев из штор. Зато был Пушкин, был Мышастый и волшебный шкаф с взрослыми книгами в мансарде, из которого выплескивалась такая живая, такая манящая и почти совсем непонятная, лишь смутно угадываемая жизнь.
Через год после смерти Марии Александровны Валерия уехала учительствовать в Козлов, вернувшись же, поселилась отдельно от семьи. Андрея забрали родственники. Отец остался единственным хранителем и воспитателем двух трудных подростков. Упрямство и эгоизм Марины приводили его в полную растерянность. Властная, своевольная, резкая — ну как тут справишься? Какой подход найти? На все у нее свои ответы и свое мнение. Причем авторитет отца ни в грош не ставит, не стоит даже и заикаться. Экономки в доме менялись часто, на каждую была надежда: сблизится с девочкой, приласкает. Попытки длились не долго: женщины уходили одна за другой со скандалами, потеряв надежду «приручить» Марину.
Сформулированная много позже Цветаевой причина жизненных увечий: «главное — росла без матери, т. е. расшибалась обо все углы» — действовала безошибочно: расшибалась и расшибала, ранилась сама и крушила все на своем пути. Иван Владимирович и вовсе сдался. Застав Марину за чтением «взрослых» книг, он лишь растерянно разводил руками. Она вскидывала голову, и в глазах — упрямых и безразличных одновременно — не было и капли вины. Лишь утверждение собственной победной правоты. Ситуацию поправило неожиданное сближение сестер. Враждовавшие с раннего детства девочки вдруг подружились: обнаружили, что похожи внешне, характером, даже голосом. Многое объединяло подростков: способные, ироничные, наблюдательные, влекомые к познанию «мистических тайн», рвущиеся принести жертву во имя человечества и… так естественно, так неуклюже ждавшие влюбленности.
После смерти матери Марина тут же забросила занятия музыкой, никому теперь не приносившие радости, и начала серьезно писать стихи. Она читала сочиненное Асе, и они вместе читали стихи вслух — себе и гостям. Ася приглашала школьных подруг, Марина развлекала компанию — стихами, конечно же, но и отчаянными выходками — так остро высмеять, так смело поставить на место неудачливого шутника не решался никто. И в эрудиции сравниться с ней мало кто мог. Не иначе — «королева бала»! А значит — нужны рыцари. С ними было туговато, и как раз в это время Марина поняла, что ей безумно хочется нравиться! Всем-всем. Девочкам, мальчикам, сторожу, подружке по гимназии. Причем не по-человечески, а по-женски: очаровывать, сводить с ума, возбуждать пылкие чувства. Но вот беда — внешность ее, совершенно не соответствовала романтическому идеалу. Где томная бледность ланит, где хрупкий силуэт, водопад вьющихся локонов? Где шуршащие в легкой походке шелка? Здоровый румянец, круглое личико, плотное мальчишечье сложение и стриженые прямые волосы «под пажа» — с такой внешностью только и остается, что мечтать.
Комплекс гадкого утенка и безответные влюбленности не способствовали улучшению характера. Ранней весной, не закончив учебного года, Марина вдруг решила уйти из пансиона фон Дервиз, где все «идиотки — классные дамы» погрязли в консерватизме и невежестве, дрожали от страха перед приближающейся революцией.
Иван Владимирович, уже имевший беседу с мадам фон Дервиз, тактично начал разговор с дочерью за обедом:
— Марусенька, говорят, у вас в пансионе революционные настроения распространяются? И это чрезвычайно беспокоит руководство пансиона. Нежелательное явление.