К Вам я чувствую нежность, желание к Вам приласкаться, погладить Вас по шерстке, глядеть в Ваше славное лицо. Это любовь? Я сама не знаю. Я бы теперь сказала — это жажда ласки, участия, жажда самой приласкать. Но сравниваю я свое чувство к Наполеону II с своей любовью к Вам и удивляюсь огромной их разнице.
М<ожет> б<ыть> так любить, как люблю я Наполеона II, нельзя живых. Не знаю [116].
Чувствую только, что умерла бы за встречу с ним с восторгом, а за встречу с Вами — нет.
Понтик, я считаю Вас настолько чутким, что надеюсь, Вы не обвините меня в бегстве перед Вами.
То, что сказано, — сказано. Если Вы думаете, что я теперь из гордости говорю Вам всё это, — можете потребовать от меня чего-нибудь, что меня бы унизило. Я исполню.
Трусить я перед Вами не трушу и не раскаиваюсь в том, что было, а просто делюсь с Вами сомнениями, к<отор>ые возникли у меня на этот счет.
Я купила большой портрет Герцога Рейхштадтского ребенком [117]: продолговатое личико с недоверчивым взглядом темных серьезных глаз, высокомерное выражение красивых губ, мягкие, пушистые волосы, оттеняющие высокий лоб… Общее выражение лица грустно-надменное. По целым часам могу смотреть на это чудесное личико сломленного жизнью гениального ребенка.
У меня к нему такое чувство восторга, жалости и преклонения, что я бы на всё пошла ради него.
Я всё лето, всю прошлую весну жила мыслями, снами, чтением о нем. Есть драма «Орленок» («L'Aiglon») [118], это моя любимая книга. В ней в проникновенных стихах выражается вся трагическая судьба сына Наполеона I [119]. Его детство, смутные воспоминания о Версале, об отце, потом юность среди врагов, в Австрии, все его грезы о Франции, о битвах, вся его молодая странная жизнь проходит перед нами. Есть места, к<о-тор>ые можно перечитывать без конца. Читаешь и чувствуешь, как подступают слезы, и плачешь в тоске по этому молодому, чудесному, непризнанному ребенку, так несправедливо загубленного {9} судьбой [120].
Да, такая любовь, как моя к этому болезненному мальчику, этому призраку, — это действительно любовь.
Если бы мне сказали: «Ты согласна сейчас увидеть драму „L'Aiglon“, а потом умереть?» [121] — я бы без колебаний ответила — «Да!» ―
Увидеть эту аристократическую голову, эту гибкую фигуру с белокурой прядью на лбу, услышать этот голос, говорящий предсмертные слова. — Господи, да за это все мучения можно претерпеть, не то что умереть!
Я знаю, что никогда не достигну своей мечты — увидеть его, поэтому и буду любить его до самой смерти больше всех живых.
Ну, заговорилась я.
Милый Понтик, не сердитесь, верьте мне, я не виновата в том, что я такая неровная.
Крепко жму Вам руку.
P.S. <Зачеркнуто одно слово> Я люблю Вас больше всех живых на свете, оговорку {10}, о к<отор>ой я раньше забыла.
Впервые — Новый мир. № 6. 1995. стр. 135–136 (публ. О.П. Юркевич). СС-7. стр. 727–729. Печ. по тексту первой публикации.
14-08. П.И. Юркевичу
<Осень 1908 г., Москва>
Ну вот, хотела с Вами поссориться [122], да сейчас раздумала.
Читаю я «Дух времени» Вербицкой [123]. Вещь совсем не талантливая, но, подойдя к описанию октябрьских событий, похорон Баумана [124], я прямо не выдержала: швырнула книжку в потолок и села за письмо к Вам. Мне прямо больно читать такие книги. Мысль, что всё это прошло, что молодость пройдет без этого, не дает мне покоя. Подумайте, вдруг, когда нам будет по сорока лет, всё это начнется. Ведь нельзя жить без этого!
Можно жить без очень многого: без любви, без семьи, без «теплого уголка». Жажду всего этого можно превозмочь. Но как примириться с мыслью, что революции не будет? Ведь только в ней и жизнь?
Рядом с мыслью о ней всё так мелко, все эти самолюбия, намеки, весь этот чад, вся эта копоть!
Охотно прощаю Вам Ваше «спать хочется» [125]. Всё это ерунда. Хочется — и спите. Спите крепко, без сновидений. Спать хочется? С чем и поздравляю. Нет, всё это не стоит тоски!
Неужели эти улицы никогда не потеряют своего мирного вида? Неужели эти стекла не зазвенят под камнями? Неужели всё кончено?
Слишком много могу Вам сказать. Вот передо мной какие-то статуи… [126] Как охотно вышвырнула бы я их за окно, с каким восторгом следила бы, как горит наш милый старый дом!
116
А.И. Цветаева писала о сестре:
«Кого из них [Наполеона I и Наполеона II] она любила сильнее — властного отца, победителя стольких стран, или угасшего в юности его сына, мечтателя, узника Австрии? Любовь к ним Марины была раной, из которой сочилась кровь»
117
Имеется в виду портрет работы английского живописца Томаса Лоренса (Лауренса; 1769–1830) «Le Roi de Roma» («Король Римский», 1820). Ср. описание этого портрета в воспоминаниях А.И. Цветаевой:
«…овальный портрет отрока Рейхштадтского, знаменитый портрет Лоренса — нежное личико мальчика лет девяти, с грациозной благожелательностью и с недетской печалью глядящее из коричневатых волнистых туманностей рисунка, словно из облаков»
118
Речь идет о пьесе французского поэта и драматурга Эдмона Ростана (1868–1918), посвященной герцогу Рейхштадтскому (поставлена и издана в 1900 г.). В 1908–1909 гг. Цветаева сделала русский перевод «Орлёнка» (перевод не сохранился). С этого произведения в дневниковой записи Цветаевой 1919 г. начинается список «Мои любимые — в мире — книги». В «Ответе на анкету» (1926) оно же указано в последовательности любимых книг, каждая из которых дает эпоху: «L'Aiglon» Ростана — ранняя юность.
119
В «Ответе на анкету» Цветаева писала:
«Постепенность душевных событий: <…> с 12 лет и поныне — Наполеониада, перебитая в 1905 г. Спиридоновой и Шмидтом, <…> 16 лет — разрыв с идейностью, любовь к Саре Бернар („Орлёнок“, взрыв бонапартизма, с 16 по 18 лет — Наполеон (Виктор Гюго, Беранже, Фредерик Масон, Тьер мемуары, Культ)»
120
Ср. воспоминания А.И. Цветаевой: «Ни одна из жен Наполеона, ни родная мать его сына, быть может, не оплакали их обоих с такой страстной горечью, как Марина в шестнадцать лет!» (
121
В воспоминаниях А.И. Цветаевой упоминается о попытке самоубийства М. Цветаевой на спектакле «Орлёнок» с участием прославленной французской актрисы С. Бернар (
123
Вербицкая Анастасия Алексеевна (урожд. Зяблова; 1861–1928) — писательница, издательница, педагог. Реабилитировала форму бульварного, или сенсационного, романа. Была очень популярна в годы реакции, наступившей после революции 1905–1907 гг. Главные темы ее творчества — вопросы пола и женская эмансипация. Подробнее см.:
124
Бауман Николай Эрнестович (псевд. Грач; 1873–1905) — профессиональный революционер, большевик. Убит черносотенцами. Его похороны 20 октября 1905 г. в Москве вылились в трехсоттысячную политическую демонстрацию.
125
Речь идет об эпизоде, когда Юркевич «не допроводил» Цветаеву до дома. Этот случай послужил поводом для написания стихотворения «Месяц высокий над городом лёг…» (см.:
126
Как вспоминала А.И. Цветаева, в их доме в Трехпрудном переулке, в углах гостиной, у окон, на белых круглых колоннах-постаментах стояли бюсты греческих богов Аполлона и Дианы (см.:
Ср. в ее поэме «Чародей» (1914):
(