Привет всем. К<а>к Аля? Не позволяйте Груше [370] уходить с ней далеко и вообще без вашего ведома.
Скоро напишу еще.
Впервые — НИСП. С. 155. Печ. по тексту первой публикации.
10-13. Е.Я. и В.Я. Эфрон
Коктебель, т.е. Лосиный Остров
19-го авг<уста> 1913 г., понед<ельник>
Милые Лиля и Вера,
Сейчас я у Аси на новой даче до завтра. Завтра — первое объявление о доме. В Москве — хорошо, свежо, в доме всё исправно, дворник очень милый, кур всех зарезали, 2 собаки сбежали. Какие-то 2 господина заходили до моего приезда к дворнику. Один хотел снять дом, другой — купить. Ася пока здесь, через месяц едет в Феодосию с Борисом и Андрюшей на всю зиму Андрюша очень хорошенький, с золотистыми длинными волосами и очень темными — серо-зелеными глазами. Глаза и губы — Асины. Скажите Груше, что мы его сняли в фотографии в ее костюмчике. Пишите об Але. Лиля, пож<алуйста> отодвиньте Алину кроватку от стены т<а>к, чтобы она не могла достать до подоконника, где всегда валяются иголки и разная дрянь. Купается ли она через день по 10-ти мин<ут>? Лучше смотреть по часам. К<а>к ее зубы? Скажите Груше, что у меня есть материя ей на платье. Пока всего лучшего, из Москвы напишу всем. Пока всем привет.
Не позволяйте Груше водить Алю без шляпы. Пожалуйста!
Целую. Пишите.
Андрюша — совсем большой и очень милый. Совсем другой, чем Аля.
Впервые — НИСП. стр. 156. Печ. по тексту первой публикации.
11-13. Е.Я. Эфрон
Москва, 22 августа 1913 г., четверг
Милая Лиля,
Кто-то поет в граммофоне: «Ты придешь, моя заря, — последняя заря…» [371]
Женщина или небо в последний раз? Вчера был унылый день. Я с утра бродила по комнатам, рылась в старых дневниках и письмах, сопровождаемая маленьким собачьим скелетом. Потом лежала в спальне на кушетке с тем же черно-желтым скелетом. А вечером! Что было вечером! Я пошла к Л<идии> А<лександровне> [372]. Она встретила меня очень мило (за день до этого она была у меня с Шурой [373]), но скоро ее вызвали, и я осталась одна с Володей [374] (за столом).
После 3-ех или более минутного молчания он начал изрекать такие фразы: «Все люди — пошляки. Они показывают свои козыри, а когда с ними знакомишься ближе, то видишь одну пошлость, самую низкую»… «Вы думаете, что Вы живете праздником? Вы очень ошибаетесь! Вы живете самыми пошлыми буднями. У каждого мастерового есть свой праздник, один в неделю, а у Вас нет»… «Да, все люди — пошлые. Я не знаю ни одного человека без пошлой подкладки. И эта подкладка — главное. И Вы ее увидите»…
И так далее!
Пришла Л<идия> А<лександровна> и разговор прекратился. Потом, уже в передней, пошел дальше.
— «Да, вот я Вам скажу, Мар<ина> Ив<ановна>, у Вас нет ничего человеческого. У Вас внутри пустота. Вы одна инструментальность. И все Ваши стихи — одна инструментальность».
(Так как приходил мой бывший директор гимназии, мне, чтобы не видеться с ним, пришлось зайти к Володе в комнату, где разговор продолжался).
— «Вы еще не дошли до человеческого. Я ведь прекрасно знаю Вашу жизнь.»
— «Вы знаете?»
— «Да, я. Вы можете не соглашаться, но это так. Даже если Вы мне расскажете целый ряд фактов, я останусь при своем мнении. Вы не знаете человеческой души, вообще — Вы не человек.»
— «Что же такое эта человечность?»
— «Это невозможно объяснить.»
— «Ну, жалость? Любовь?»
— «Да, пожалуй, — вообще этого нельзя объяснить. Вы вот говорите, что у Вас есть друзья. Но они дружны с Вами только из выгоды. Все люди таковы! И Вы лично для них совершенно не интересны. Вы в жизни не пережили еще ни одного глубокого чувства и м<ожет> б<ыть> никогда не переживете. Вообще, у Вас нет ничего общего с Вашими стихами.»
— «Слушайте, я не хочу продолжать этого разговора. Мы чужие. Такой разговор для меня оскорбителен, с другими я давно бы его прекратила. И вообще я бы больше не хотела с Вами разговаривать.»
— «И я вышел к Вам только по настоянию Лидии Алекс<андровны> и вообще не хотели бы Вас видеть в своем доме.»
374
Владимир Аввакумович Павлушков (1883 1920) — врач, племянник Л.А. Тамбурер, ее второй муж.