9-14. В.Я. Эфрон
Феодосия, 22 мая 1914 г., четверг
Милая Вера,
Только что отправила Вам Сережину телеграмму. Он выдержал все письменные экз<амены> — 4 яз<ыка> и 3 матем<атики>. Очевидно, выдержал, т<а>к к<а>к директор на вопрос Лидии Антоновны [467], к<а>к он держит, сказал: «хорошо».
Числа 20-го июня, или 25-го он будет в Москве. Очень хочет повидаться с Петей [468]. Где он сейчас, был ли у него Манухин [469], возможно ли излечение рентгеновскими лучами? К<а>к его самочувствие — внутреннее? Безумно жаль его!
Если ему это может быть приятным, передайте, что Ахромович [470] в письме ко мне восклицает о нем: «Какой это очаровательный человек!»
Мы с Алей уезжаем 1-го в Коктебель и пробудем там всё лето. Д<окто>ра очень советуют для Али морской воздух и солнце.
Сережа по приезде в Москву пойдет к Титову [471]. У него плохо с сердцем, вообще он истощен, но не т<а>к плох, к<а>к мог бы быть из-за экзаменов. Обещал мне беспрекословно исполнить совет Титова, или др<угого> специалиста, — ехать именно туда, куда его пошлют, и на столько времени, сколько окажется нужным.
Д<окто>р, смотревший его, сказал, что на военную службу его ни за что не возьмут из-за сердца, но что затронутая верхушка его вполне излечима.
Об Але: она выросла до неузнаваемости и хороша, к<а>к ангел. Лицо удлинилось и похудело, волосы почти везде русые, только с боков еще несколько прежних белых прядей.
Говорит она наизусть коротенькие стихи и сама составляет фразу. Напр<имер> сегодня она сказала: «Кусака будет мыть ручки». Видя, что идет дождь, она возмущенно воскликнула: «Дождь пи сделал!» (т.е. за маленькое). О себе она говорит частью в первом, частью в третьем лице.
Напр<имер>: «Хочу купаться», «Пойду сама», но вдруг такие неожиданности: «Дай, пожалуйста, купаться».
Когда что-н<и>б<удь> просит, всегда прибавляет «пожалуйста». — «Дай, пож<алуйста>, розочку», или бублик, или кубики. Любит смотреть картинки и рассказывать их содержание. Характер идеальный: ни слез, ни капризов. Меня любит больше всех. Я с ней почти целый день, гуляем, заводим шарманку, смотрим картинки.
Няня у нее слегка вроде Груши: молодая (16 л<ет>), веселая и легкомысленная, но сейчас это не опасно, т<а>к к<а>к Аля с ней находится сравнительно мало. У Али целый гардероб, масса платьев, три — даже четыре! — шляпы. 2 летних пальто, два осенних. Для Коктебеля — цветные носочки и сандалии.
О себе напишу в др<угом> письме. Я, между прочим, подстригла сзади и с боков волосы и выгляжу — по Пра много моложе, по Максу — взрослой женщиной.
Всего лучшего, милая Вера, крепко целую Вас. Передайте мой нежный привет Пете и напишите о нем. На какие деньги он лечится и хватает ли?
Напишите мне до 1-го сюда, после 1-го — в Коктебель. Уезжаю так рано из-за неприятности с Рогозинским [472].
<Приписка С.Я. Эфрона:>
Целую тебя и Петю — буду в Москве через четыре недели. Манухин делает чудеса — так хочется, чтобы Петя попробовал Рентгеновских лучей.
Выехал бы сейчас в Москву, да не могу из-за экзаменов. Как только кончу — приеду.
Передай П<ете> самые нежные слова. Не пропустите время для операции, часто только она может помочь. Прости, Верочка, что не приезжаю.
Куда писать? Пиши почаще о П<ете>. Где Лиля?
Впервые — НИСП. стр. 176–178. Печ. по тексту первой публикации.
10-14. В.Я. Эфрон
Коктебель, 6 июня 1914 е., пятница
Милая Вера,
Пишу Вам на авось к Фельдштейнам [473]. Взяли ли Вы мое письмо до востребования?
Скоро будет неделя, к<а>к я здесь. Природа та же — бесконечно хорошая и одинокая, — людей почти нет, хотя полны все дачи, — настроение отвратительное. Милы: Пра, Майя, Ася, Андрюша, Аля. Равнодушны и почти невидимы: Богаевский [474], Кандауров [475], Оболенская [476], Радецкий [477] на днях приехал — очень помолодел и похорошел, весел, мил, но далек.
Есть молодая пара: милый, беззаботный 20-тилетний муж, — безобидный, слегка поверхностный [478] и 19-тилетняя жена [479], — хорошенькая, вульгарная, с колоссальным апломбом, считающая Сарру Бернар «подлой бабой», Marie Башкирцеву [480] — «тщеславной девчонкой», юношескую вещь Hugo «Han d'Island» [481] — бульварным романом и, наконец, нежность — чем-то средним. Старается иметь детский вид и голос. «Котлета» произносит «кОтлЭта». Презирает учение Льва Толстого и русское простонародье. — Хуже и резче Копы [482] и карикатурнее первой Инны [483] (лето 1911 г.!) и в тысячу тысяч раз. Куда хуже С.И. Толстой!!! [484] Пра от нее в детском восторге, Макс весьма почтителен, Майя детски верит в ее искренность. Пра и Майя — дети, Макс — мужчина. Этим всё объясняется.
469
Иван Иванович Манухин (1882–1958) — доктор медицины, ординатор Военно-медицинской академии; применял открытый им метод лечения туберкулеза облучением селезенки рентгеновскими лучами. После революции эмигрировал.
470
Витольд Францевич Ахрамович (1882–1930) — поэт, искусствовед, секретарь издательства «Мусагет».
472
Дело проясняет следующее письмо В.А. Рогозинского к М.А. Волошину от 28 мая 1914 г.:
«Относительно Марины Ивановны Вы напрасно беспокоились. Этот инцидент меня задел очень мало. Ее отношение ко мне и особенно к тете Алисе, которая очень их полюбила, как к квартирохозяевам, и отсутствие желания поступиться своими мелкими удобствами, показали мне, что я просто переоценил ее отношение к нам»
473
М.С. Фельдштейн, уехав с женой за границу, предоставил свою квартиру (во флигеле дома матери и отчима) в распоряжение сестер Эфрон.
474
К.Ф. Богаевский. 21 мая 1913 г. Цветаева подарила ему в Коктебеле свой сборник «Вечерний альбом» с надписью: «Гениальному художнику и прелестному человеку».
475
Константин Васильевич Кандауров (1865–1930) — художник-декоратор, осветитель Малого театра, секретарь общества «Мир искусства», организатор художественных выставок.
477
Федор Константинович Радецкий (1873 — не позже 1944) — чиновник по особым поручениям Министерства финансов, фотограф-любитель, приятель К.В. Кандаурова, отчим Ю.Л. Оболенской.
478
Имеется в виду Николай Михайлович Фореггер (наст. фам. Грейфентурн; 1892–1939) — впоследствии московский режиссер и балетмейстер.
481
«Ган Исландец» — ранний (1823) роман Виктора Гюго, герой которого — получеловек-полузверь, пьющий кровь своих жертв из черепа погибшего сына.