Блудный сын наконец прибыл, — заездили коня Версты! [911] — первые четыре дня ел, не смыкая челюстей, и спал, не размыкая глаз. Поправляется. Если бы не погода — все хорошо. Но погода плачевная. За сутки час — два тепла, да и то! Либо дождь, либо ветер!
Пишу — людей никого — все свободное время идет на тетрадь.
Сердечный привет Вам и Вашим.
Где звездочка — наш дом [912].
Впервые — Письма Валентину Булгакову. С. 50. СС-7. С. 13–14. Печ. по СС-7.
65-26. A.A. Тесковой
St. Gilles-sur-Vie, 8-го июня 1926 г.
Дорогая Анна Антоновна!
Ваше письмо было для меня большой радостью и поддержкой. Самая большая редкость — чистый подход к вещи, вещь и ты, — так Вы подошли к моему «Поэт о критике».
Статья написана просто (это не значит, что я над ней не работала, — простота дается не сразу, сложность (нагроможденность!) легче!), читалась она предвзято. Один из критиков отметил, что я свою внешность считаю прекрасной (помните о красоте и прекрасности?) — я, которая вообще лишена подхода к какой-либо внешности, для которой просто-внешности (поверхности, самого понятия ее!) нет [913].
Грызли меня: А. Яблоновский, Осоргин, Адамович (впрочем, умеренно, втайне сознавая мою правоту) и… Петр Струве [914], забыв на секунду и Кирилла <Владимировича> и Николая Николаевича [915]. Ни одного голоса в защиту. [916] Я вполне удовлетворена.
Но все это уже прошлое. Настоящее вещи — когда она пишется. Дописано — прошло. Самостоятельное существование вещи вне меня — вот цель и итог.
О нашей жизни. Приехал после парижских мытарств С<ергей> Я<ковлевич>, скелетоподобный, вечно голодный и сонный. Первые дни ел и спал попеременно, сейчас отошел, ходит, пишет.
Погода ужасная, смена дождя и ветра, ходим в зимнем. На этом побережье tous les vents se donnent rendez-vous {188}. Какие-то Норды, Осты, Весты, — и хоть бы одни теплый!
Океан. Сознаю величие, но не люблю (никогда не любила моря, только раз, в первый раз — в детстве, под знаком пушкинского: «Прощай, свободная стихия!» [917]).
Она свободная, а я на ней — связанная. Свобода моря равна только моей несвободе на нем. Что мне с морем делать? Глядеть. Мне этого мало. Плавать? Не люблю горизонтального положения. Плавать, ведь это лежать, ехать. Я люблю вертикаль: ходьбу: гору. Равнодействующую сил: высоты и моей. На Океане я зритель: в театре: полулежа: в ложе. Пляж — партер. Люблю в театре только раёк (верх), т.е. горы, которых здесь нет.
Кроме того, море либо устрашает, либо разнеживает. Море слишком похоже на любовь. Не люблю любви. (Сидеть и ждать, что она со мной сделает.) Люблю дружбу: гору.
Мур почти ходит. С<ергей> Я<ковлевич> привез ему загон (Baby-Park), ставим в сад, где и пасется. Очень большой и толстый, красивый, волосы начинают виться. Больше всею любит животных. Много понимает; но говорит мало.
Аля знакомится с морем (Мур на него и не смотрит), но, думаю, тоже предпочитает земные волны: горы и листву. Здесь совсем нет деревьев и очень мало травы. Песок.
Но все-таки радуюсь, что в Вандее, давшей когда-то столь великолепную вспышку воли. В семи километрах от нас, возле фермы Mathieu, крест с надписью: здесь такого-то числа 1815 г. убит Henri de lа Rochejaquelin [918]. — Вождь Вандеи. —
Народ очаровательный: вежливый, веселый, легко жить. Одежда и головные уборы как века назад. В нашем St. Gilles церковь ХIII в.
Дорогая Анна Антоновна, у меня к Вам большая просьба, трудная, не знаю как приступить.
У Новеллы Чириковой [919] на вилле Боже́нка во Вшенорах (где жила Андреева) осталась наша большая корзина. Если бы Вы забрали ее к себе, Вы бы нас спасли. Вещи там очень хорошие (всё Муркино приданое), много моих, письма, тетради, всё, что я не забрала с собой, уезжая. За лето моль поест шерсть, и вообще, дольше держать корзинку у Ч<ирико>вых невозможно. Боюсь, что вещи уже сейчас заплесневели. А там напр<имер > чудесное Мурино пальто на четыре года, множество штанов и шерстяных чулок. Жаль.
913
Цветаева упоминает фрагмент из фельетона А. Яблоновского «В халате», напечатанного в газете «Возрождение» (1926, 5 мая) как отклик на ее статью:
«…Вот неугодно ли несколько примеров этой домашней бесцеремонности: „Ждать от поэта одинаковых стихов в 1915 г. и в 1925 г. то же самое, что ждать от него же в 1915 г. и в 1925 г. одинаковых черт лица. Время, как известно, не красит… И никто мне, тридцатилетней, которую знал двадцатилетней, не скажет „Как вы похорошели“. Тридцати лет я стала очерченней, значительней, своеобразней, — прекрасней, может быть. Красивей — нет. То же, что с чертами — со стихами“ (из статьи „Поэт о критике“. —
Как видите, это очень трудно читать без чувства неловкости. Во-первых, о дамском возрасте говорить как-то не принято это считается нелюбезностью. И уж совсем не принято, чтобы писательница говорила читателям о своей наружности:
— Нельзя сказать, чтобы я похорошела, однако стала еще прекраснее и значительнее.
Это можно сказать мужу, жениху, тете Варе, наконец — но читателям (а в особенности, критику Адамовичу) этого положительно нельзя сказать.
— Почему?
Ну, хотя бы потому, что г. Адамович может не поверить».
914
Кроме фельетона А. Яблоновского, в ответ на эссе «Поэт о критике» появился ряд статей других авторов (см. коммент. 4 к письму В.Ф. Булгакову от 9 мая 1926 г.).
915
Имеются в виду двоюродный брат Николая II Кирилл Владимирович (1876–1938) и дядя Николая II Николай Николаевич (1856–1929). В русской эмигрантской прессе этого времени шли споры о том, кто именно из них должен считаться наследником русского престола.
916
Ни одного голоса в защиту. — Цветаева, возможно, не успела прочесть все отклики на свою статью. «Были голоса и в ее защиту». Ср., например, в других рецензиях на «Благонамеренный»:
Н. Мельникова-Папоушек, литературный критик:
«Думаю, что не я одна прочла с чувством глубокого удовлетворения только что вышедшую в свет вторую книжку „Благонамеренного“. <…>
Статья М. Цветаевой „Поэт о критике“ замечательная вещь, но это не статья, а исповедь о переживаниях поэта. Сейчас в зарубежной русской литературе <…> нет настоящей серьезной критики. Вообще, почти вся зарубежная литература страдает провинциализмом, а критика, как явление более точное, вследствие недостатка знаний впала в дилетантизм. Иными словами, сейчас нет критики, но есть частное мнение, и нет критиков, а есть публика, читатель же или публика очень легко переходят в то, что называется чернь. Так возникает в новой форме известный спор между поэтом и чернью. Замечания М. Цветаевой хлестки и остры, 99 раз они попадают в самую цель <…>. Данный как бы в виде приложения к предыдущей статье „Цветник“ является яркой иллюстрацией. Это собрание цитат из критик Г. Адамовича, помещенных в „Звене“ за 1925 г. Цитаты подобраны едко, умело и уничтожающе для Адамовича» (
Ф.А. Степун, философ, литературовед, критик:
«В отделе статей интересна большая вещь М. Цветаевой „Поэт и критик“. О верности главных мыслей Цветаевой можно много спорить, но об остроте и даже блеске самого процесса мышления — спорить нельзя. У Цветаевой умны не только мысли, но и фразы; иногда не столько мысли, сколько фразы, самые жесты фраз: их темпы, перехваты, ракурсы. Читать Цветаеву всегда большое наслаждение; соглашаться же с нею часто опасно…» (
918
Анри де ля Рошжаклен (1772–1794) — предводитель восстания в Вандее, направленного против Французской республики. Дата смерти, приводимая Цветаевой, ошибочна. В 1815 г. был убит брат Анри — Луи де ля Рошжаклен (
919
Чирикова Новелла Евгеньевна (в замуж. Рождественская, Бирюкова, Ретивова; 1894–1978) — старшая дочь писателя E.H. Чирикова, драматическая актриса. С 1922 г. в эмиграции, жила в Чехословакии. Работала в русской библиотеке Земгора в Праге, участвовала в любительских спектаклях.