Я не выношу любовного напряжения, у меня — чудовищного, этого чистейшего превращения в собственное ухо, наставленное на другого: хорошо ли ему со мной? Со мной уже перестает звучать и значить, одно — ли ему?
Бывают взрывы и срывы. Тогда я очень несчастна, не знаю чего могу, всякого «вместе» мало: умереть! Поймите меня: вся моя жизнь — отрицание ее, собственная из нее изъятость. Я в ней отсутствую. Любить — усиленно присутствовать, до крайности воплощаться здесь. Каково мне, с этим неверием, с этим презрением к здесь? Поэтому одно желание: довести войну до позорного конца — и возможно скорее. Сплошной Брестский мир.
(Имейте в виду, что все это я говорю сейчас, никого не любя, давно ни кого не любив, не ждав, в полном холоде силы и воли. Знаю и другую песенку, ВСЮ другую!)
Почему я не в Лондоне? [1003] Вам было бы много легче, a мне с Вами по-новому хорошо. Мы бы ходили с Вами по каким-нибудь нищим местам — моим любимым: чем хуже, тем лучше, стояли бы на мостах… (Места — мосты — ) И почему не Вы на днях здесь будете, а М<ир>ский. Приезжайте ко мне из Парижа! Ведь это недолго! Приезжайте хотя бы на день, на долгую ночную прогулку — у океана, которого не любите ни Вы, ни я или можно на дюнах, если не боитесь колючек. Привлечь, кроме себя, мне Вас здесь нечем.
О Вас. Думаю — не срывайтесь с места. Достойнее. Только с очень большим человеком можно быть самим собой, целым собой, всем собой. Не забывайте, что другому нужно меньше, потому что он слаб. Люди боятся разбега: не устоять. Самое большое (мое) горе в любви — не мочь дать столько, сколько хочу. Не обороняется только сила. Слабость отлично вооружена и, заставляя силу умеряться, быть не собой, блестяще побеждает.
А еще, Саломея, — и может быть самое грустное:
Из Чехии пока ни звука. Сегодня, 15-го, день получки. За меня хлопочет целый ряд людей [1004]. Написала и эсерам [1005] (выходит, что не люди!) Словом, сделала все, что могла. Если бы Вы знали, какие литераторы в Праге получают и будут получать стипендию! Мне пишут, чехи обиделись, что я прославляла Германию [1006], а не Чехию. Теперь уж никогда не «прославлю» Чехию — из неловкости. Неловко воспевать того, кто тебя содержит. Легче — того, кто тебя обокрал.
Пустилась как в плаванье в большую поэму [1007]. Неожиданность островов и подводных течений. Есть и рифы. Но есть и маяки. (Все это не метафора, а точная передача.) Кроме поэмы — жизнь дня, с главным событием — купаньем, почти насильственным, потому что от разыгрывающегося воображения сразу задыхаюсь. О будущем ничего не знаю, три возможности: либо чехи ничего больше не дадут — никогда, тогда в Чехию не поеду, и куда поеду — не знаю, либо чехи велят сразу возвращаться — тогда сразу поеду, либо согласятся содержать заочно до Октября — поеду в Октябре. О заочном бессрочном мечтать нечего. Как надоели деньги! Кто у меня из предков та́к разорялся, чтобы мне та́к считать?!
Версты вышли, по-моему — чудесная книга [1008]. У нас очень жарко, все жалуются, а я радуюсь. Целую Вас. Вам уже не три недели, а две.
<Приписки на полях:>
Читайте стихи.
С<ергей> Я<ковлевич> успокоился: получил повестку из префект<уры>; по ней пошли, и пока все благополучно [1010].
Впервые — ВРХД. 1983. № 138. С. 167–168 (публ. Г.П. Струве). СС-7. С. 99–100. Печ. по СС-7.
85-26. В.Б. Сосинскому
St. Gilles. 18-го июля 1926 г. [1011]
Дорогой Володя, спасибо за передачу письма Шингареву [1012]. Нынче отослала Вам 50 фр<анков> на табак, сколько бы ни стоила коробка — все дешевле папирос.
Сердечный привет. Очень огорчена Вашими гржебинскими делами.
Печ. впервые по оригиналу, хранящемуся в частном собрании.
86-26. Б.Л. Пастернаку
<Около 20 июля 1926 г.> [1013]
1003
В Лондоне Цветаева была лишь один раз, с 10 по 25 марта 1926 г. (см. письма к П.П. Сувчинскому).
1004
Речь идет о стипендии, которую Цветаева получала из Чехословакии (см. письма к В.Ф. Булгакову).
1005
То есть редакторам журнала «Воля России» (см. письмо к A.A. Тесковой от 20 июля 1926 г.).
1006
Имеется в виду дневниковая проза Цветаевой «О Германии» (
1008
Первый номер «Верст» вышел в конце июня 1926 г. См. письмо к П.П. Сувчинскому от начала июля 1926 г.
1009
C большой степенью вероятности можно предположить, что приводимая цитата из Овидия в памяти Цветаевой восходит к сборнику С. Парнок «Стихотворения» (1916), где эта строка стоит эпиграфом к четвертому разделу сборника, а также завершает собой стихотворение «Если узнаешь, что ты другом упрямым отринут…» (Звезда. 1992. № 10. С. 34. Коммент. Е.И. Лубяннниковой и И.Д. Шевеленко). Эта цитата из вступительного очерка Овидия к «Посланиям» (
1011
Приписка к письму А.С. Эфрон, где она благодарит Сосинского за присылку еженедельных журналов.
1013
Сохранилась выписка из оригинала этого письма:
«Человеческого сердца хватает только на дно отсутствие, оттого оно (отсутствие) в сердце и оно, сердце, им, отсутствием — так полно.
Ты меня не имел и меня не терял. Я — вечно отдаленное, хронически невоплощенное присутствие, никогда отсутствие <
Я Вам не снюсь (больше)» (цит. по: