Мужское письмо [1096] — верх грубейшей, отврат<нейшей> самовлюбленности. Если ты хотел дать иронию — не вышла. (Верь моему слуху!) «А предмет статей и споров — и поборник правды — Шмидт». КАКАЯ МИЗЕРИЯ.
Борис, любишь ли ты своего героя? Мне кажется — пытаешься. Он весь обратен тебе. На коп<ейку> дела — на —— слова, и в общем нуль.
О Шмидте (вещи) я бы сказала так. Всё, что Пастернак — прекрасно, всё, что не Пастернак — посмешище. Прекрасны главы: Стихия, Марсельеза, и, частично, Ноябрьский митинг и Восстание [1097] (в последней жест матроса). Удручающе-явно́ четверостишие [1098] — А разве слова на казенном карнизе и т.д. Борис, я левой рукой изо всех сил держу правую, чтобы тут же (сошло бы за опечатку) не подписать
П<отому> ч<то> свои, и Мукден, и Цусима, и слои, и казармы, давно-свои, кровно-свои. 4-стишие для цензора.
Я тебе предложу другое, Борис, дай измам перемолоться, — тоже (частью) свои будут.
Знаю, знаю, знаю, ты настолько не похож (ни на кого), что в желании дать настоящего человека, дал посмешище. Я бы сказал (поступил, почувствовал) так, следовательно Шмидт — «простой, настоящий» говорит, чувствует, делает именно обратное. Твой Шмидт — самохвал. Тот, кого любила Россия, и — это уже в са<мом> звуке фамилии — был застенчив.
Дело, Борис, еще и в языке. Письма Шмидта написаны на жаргоне. Если у 1905 г. не было своего языка, ты не должен был заставлять Шмидта писать письма, ты должен был дать его исключительно через жест. Ведь не то отвратительно, что он теряет деньги (хотя и это, — хорош моряк! хорош офицер! хорош вождь!) а то, что он, проснувшись, произносит. — Так и есть. Какое свинство. Нет пакета. Ведь он в эту секунду тошнотворен.
Вл<асти>, не долженств<ующие> любить 1905 г., долж<ны> б<ыть> в восторге, как и многие, тоже его не любящие, по сю сторону.
Не знаю, написал ли тебе С<лоним> [1099]. Он <нрзб.> вдохновлен. Слушай: есть у тебя одно совершенно античное место (мир, в котором сейчас живу) — клятва.
Клятва Стиксом. Ты об этом не думал, рада. Только <19>05 г. было бы — как трупы велят вам (виселицы, общие могилы, пр.).
Ах, Борис, почему на тебя этот груз?
Соскучилась — стосковалась — по твоей новой прозе, по большой вещи без темы, где ты своб<одно> плав<аешь> и беспрепя<тственно> тонешь. Соскучилась по тайному, донному, спящему, бестемному, тёмному тебе. <Когда?> год конч<аешь>. Хотела спросить — какие еще будут главы, вспомнила — не переписыва<емся>. Разреши — mentalement {252} — писать тебе изредка, когда очень будет нужно. Только к мыс<ли> тв<оей> обращаюсь.
Впервые — Души начинают видеть. С. 269–271. Печ. по тексту первой публикации.
103-26. Б.Л. Пастернаку
<Сентябрь 1926 г.>
О Л<ейтенанте> Шм<идте> Б<ориса> П<астернака>. — Победа человека, к<отор>ый не есть ты, к<оторо>го в тебе нет. Победа всех против одного. Ш<мидт> ноет. Ш<мидт> слюнит. Ш<мидт> нытик. Слёзь и слизь.
Письма Ш<мидта> — срифмованный жаргон 1905 г. [1101]
Дети, вы меня сбросите!
Дети, вы меня вспомните!
Впервые — Души начинают видеть. С. 271–272. Печ. по тексту первой публикации.
104-26. В.Б. Сосинскому
St. Gilles, 20-го сент<ября> 1926 г.
Дорогой Володя,
Спасибо за (прискорбное) оповещение [1102] и за милое поздравление Али. Посылаю Вам — наугад — ключ, ни к одной нашей здешней вещи не подходит, м<ожет> б<ыть> и есть тот. (У меня таких два.)
1096
«Мужское письмо» исключено из окончательной редакции поэмы. Ниже в тексте письма Цветаевой — цитата из него.
1098
Для понимания этого места в письме Цветаевой Е.Б. Коркина и И.Д. Шевеленко в своей публикации (
1099
Обращение М.Л. Слонима к Пастернаку должно было быть связано с планируемой перепечаткой первой части «Лейтенанта Шмидта» в «Воле России».
1101
Б.Л. Пастернак в работе над поэмой пользовался изданием: «Лейтенант П.П. Шмидт. Письма, воспоминания, документы». М., 1922. Дополнительная 8-я глава («Письмо к сестре») была написана по письмам Шмидта к сестре (А.П. Избаш) в кн.: Лейтенант П.П. Шмидт. Воспоминания сестры. Л., 1925
1102
Сосинский сообщил в Сен-Жиль, что взятые у соседей ключи к сундуку не подходят. А накануне, 19 сентября, Сосинский писал по этому поводу Ариадне Черновой:
«М<арина> И<вановна> просила меня выслать греческую мифологию, которая находится в сундуке. Ключи, говорила она, находятся у Лапина. И вот ужас: Лапин говорит, что никаких ключей М<арина> И<вановна> не оставляла ему: хотела оставить, но забыла».
Спустя несколько дней тому же адресату:
«…принялся за поиски книги… М<арина> И<вановна> все перепутала. С ключом! Теперь, когда ключ на руках — нет книги. Наверное, она у нее. Неужели затерялась? Так радовался помочь ей — и дважды ничего не получилось…» (