Если подойдет — все прежние просьбы и пояснения в силе, у меня здесь еще 3 недели сроку, сто́ит и на одну неделю.
Не подойдет — сберегите.
Что Ч<ер>новы? Когда возвращаются? Где селятся? [1103]
Как Ваши дела (служебные)? Пишете ли, и что?
У нас чудесно, райский сентябрь, но хозяева адовы, возненавидели нас, получив всю плату наперед единовременно, и сулят нам отъезд с мировым судьей и жандармами — неизвестно за что.
Живем мы на земле для того, чтобы не захотеть жить на ней еще раз.
Сердечный привет Вам и брату. Видитесь ли с Сережей? Как Вам нравится номер с С<ув>чинским? [1104]
Жив ли Дода, где, и что делает?
Везу три новых поэмы: С моря, Попытка комнаты, Лестница.
До свидания в половине Октября!
St. Gilles-sur-Vie (Vendée).
Av<enue> de la Plage
Ker-Edouard
Впервые — ВРХД. 1974. № 114. С. 210. СС-7. С. 83. Печ. по СС-7.
105-26. A.A. Тесковой
St. Gilles, 24-го сент<ября> 1926 г.
Дорогая Анна Антоновна!
Какая трудная задача! Письмо, долженствующее убедить человека, меня не знающего [1105], что мне — внешне — плохо. Мне внешне всегда плохо, потому что я не люблю его (внешнего), не считаюсь с ним, не отдаю ему должной важности и с него ничего не требую. Все, что я люблю, из внешнего становится внутренним, с секунды моей любви перестает быть внешним, и этим опять-таки, хотя бы в обратную сторону, теряет свою «объективную» ценность. Так, напр<имер>, у меня есть с моря, принесенный приливом или оставленный отливом, окаменелый каштан — талисман. Это не вещь. Это — знак. Чего? Да хотя бы приливов и отливов. Потеряв такой каштан, я буду горевать. Потеряв 100 царск<их> тысяч рублей, в Госуд<арственном> Банке (революция) [1106], я не горевала ни минуты, ибо, не будучи с ними связана, не считала их своими, они в моей душе не числились, только в ухе (звук!) или в руке (чек), — на поверхности слуха и руки́. Не имев, их не теряла.
Чешское иждивение. Я всегда удивлялась, за что мне дают. Если бы кто-нибудь из них любил мои стихи — да, или меня лично — да, но так, вообще, на веру… Таинственно. Я знаю себе цену: она высока у знатока и любящего, нуль у других, ибо (высшая гордость) не «держу марки», предоставляю держать — мою — другим.
Для настойчивости в просьбах нужны — наивность, цинизм, бесстыдство: нужно поверить в то, что ты — для Чехии напр<имер> — фигура, поэт, для обществ<енных> деятелей — ценность, поверить в целый ряд несообразностей и внушить их другим. Или же: прикинуться дурачком, убогоньким, нищеньким: «по-о-дайте, Христа ради!»
Для первого я слишком скромна, для второго — слишком я, в обоих случаях — ТРЕЗВА.
Поэтому, и днесь и впредь, мои просьбы неубедительны: застенчивы, юмористичны (чего не прощают!), иногда — прямолинейны (что отталкивает), всегда своеобразны, т.е. с печатью моего образа, который сильным мира сего не нравится. Начинаю прошение — просыпается мысль, юмор, «игра ума». Если два раза «что́» или два раза «бы» — беру другой лист, не нравится, хочется безукоризненной формы, привычка слуха и руки.
Мне бы нужно списывать свои прошения, тогда бы они удовлетворяли и — удовлетворялись.
«Умираю с голоду» — «голодная смерть» — «страдаю общим малокровием» — не могу. Безвкусно, преувеличенно, грубо, неправдоподобно, не я. Я: «Несколько стеснена»… «жизненные условия тяжелы — как и полагается, впрочем» — и дело уже провалено: обобщение, убивающее частный (мой) случай. — Voila {253} —
Если бы г<осподин> Г<ирса> был одной с Вами и со мной породы, это письмо было бы лучшим, ибо — вопль сердца! Но… это неправдоподобно, посему прилагаю другое письмо… которое буду сочинять час.
О нас всех: Поездка С<ергея> Я<ковлевича> — сейчас — расстроилась. Поиски квартиры, устройство на́ зиму, II № Вёрст. Поедет, думаю, в начале декабря и к Вам не только «зайдет», но встречи с Вами и Вашими ждет и ей горячо радуется.
Квартира снята, — в 15 мин<утах> поездом от Парижа. Meudon. Лес. Отдельно садик для Мура. Жить мы будем с одной вшенорской семьей [1107], дом пополам. Так легче. Адрес пришлю на днях. Нынче 24-ое, выезжаем, д<олжно> б<ыть>, 1-го — 2-го. Тотчас же по получении от С<ергея> Я<ковлевича> точного адреса, пришлю Вам — еще отсюда.
1104
Речь идет о причитавшихся Эфронам деньгах, которые Сувчинский должен был передать до своего отъезда из Парижа.
1105
В один день, 24 сентября, Цветаева пишет два письма Тесковой: одно личное, искреннее, предназначенное только для адресата («для Вас одной»), и, второе, хотя формально и адресованное Тесковой, предполагало другого адресата, человека, способного помочь Цветаевой. Цветаева просила Тескову непременно показать второе письмо этому человеку (письмо от 24 сентября 1926 г.). Таким человеком являлся Вацлав Гирса. (Цветаева не называет его фамилию, пишет: господин Г.)
1106
По завещанию матери, Цветаева и ее сестра Анастасия по истечении определенного срока должны были получить свою долю наследства. Однако деньги, хранившиеся в Государственном банке, были экспроприированы советской властью.
1107
В пригороде Парижа Медон — Бельвю Цветаева сняла дом вместе с семьей А.З. Туржанской. См. коммент. 4 к письму к П.П. Сувчинскому от 4 сентября 1926 г.