Выбрать главу

Говорю Вам, билась три часа — ничего не добилась. БЕРЕТЕ ИЛИ HET? — Да видите ли…

Я этого человека не понимаю и ничего не принимаю в нем, кроме необыкновенной головы.

До свидания! Сердечный привет.

МЦ.

Впервые — Письма Сергея Эфрона Евгению Недзельскому. С. 33. Печ. по тексту первой публикации.

113-26. В.Ф. Ходасевичу

Октябрь 1926 г. [1131]

Мой ответ Владиславу Ходасевичу [1132]

<«>В соответствии с этим в художественном отделе Верст встречаем двух эмигрантских авторов (М. Ц<ветаеву> и А. Ремизова) и пять советских<»> [1133].

Эмигрантским автором себя не считаю, ибо родилась раньше 1922 г. и большинство вещей, появившихся здесь, написала в России, из которой, кстати, не эмигрировала [1134]. [Так же мало считаю Пастернака <например? нрзб.> советским автором. Так же не считаю себя советским автором, считая такое деление, особенно касательно лирического поэта, смешным. Б<орис> П<астернак>, например, советский поэт, а я — эмигрантский. Почему? Потому что я в 1922 г. уехала, а Б<орис> П<астернак> остался в Москве.]

Так же не считала себя в 1919 г., например, советским автором, полагая территориальное деление для лирического поэта / определения поэта по случайной территории смешным. (Не любовь ко мне в советских и эмигрантских кругах явное подтверждение) [1135]. Оттого, что я в 1922 г. уехала, а Б<орис> П<астернак> остался, я не делаюсь поэтом эмигрантским, а Б<орис> П<астернак> советским.

«Я — вселенной гость. Мне повсюду пир. <И> мне дан в удел Весь подлунный мир…» [1136]

Итак, от эмигрантщины с Буниным, Гиппиус и Ходасевичем — равно и от советчины с открещиваюсь.

Я — русский поэт, и что еще точнее, еще чище, просто — поэт, родившийся в России.

«Сувчинский ожидает, что тяга к национальному делу выльется у нее в славный еврейский погром». Сноска: Что не очень любезно в журнале, где один из редакторов — С.Я. Эфрон, а в числе сотрудников — Пастернак, Бабель, Л.И. Шестов и Артур Лурье [1137].

Ничуть не открещиваясь от моего любимого народа, сообщаю Ходасевичу, что мой муж С.Я. Э<фрон>, кроме библейской фамилии, которой горжусь, — Эфрон, носит еще русскую дворянскую фамилию, Дурново [1138], и, как это ни странно, является более русским, чем сам Ходасевич в котором (еврейская кровь и польская) ни капли русской крови. — [Кто же из них еврей?]

Кто же из двоих — русский: С.Я. Эфрон (русская кровь и еврейская) или В.Ф. Ходасевич (еврейская кровь и польская).

[Кроме того. Добровольчество с Октября 17-го по ноябрь 1920 г. (разгром Крыма) С.Я. Эфрона и советская служба + спутничество с М. Горьким В.Ф. Ходасевича [1139].]

Кроме того, один с 1917 г. — 1920 г. сражается в Добровольческой Армии, другой — служит в «Тео» и — еще где? [1140]

Кто же русский — из двух?

И не странно ли, вообще, при обвинении Верст в большевизме, обвинение их тут же в погромности? Большевизм, взывающий к еврейским погромам, — а?

«Недавно Святополк-Мирский объявил Марину Цветаеву поэтом и т.д.» [1141]

То, в чем / что так Ходасевич видит только легкомыслие, я вижу мужество [признать] во всеуслышание объявить: я ошибся. Было бы чище, если бы сам В.Ф. Ходасевич, вместо постепенного и неуклонного полного линяния (так линяли колонны Александровского училища), или что тоже — белели [1142] — в один прекрасный день сразу бы объявил: я ошибся. Этого признания мы не дождались и не дождемся. Таковые признания — дело мужей.

«А из случайных гостей мы видим М. Цветаеву в 12 книжках…» [1143]

[Да, но не надо забывать, что большинство моих вещей появилось до моего приезда за границу].

В 12-ти книжках — м<ожет> б<ыть> — из которых, думаю, добрая <пропущено слово>, — но всегда с оговоркой: либо стихи 13–16 гг., либо что-нибудь из советской жизни. Каждый раз, когда я посылала вещь недавнюю, т.е. современную — Современные Записки отказывали. Так, за два последних года я в Современных Записках появлялась раз [1144].

вернуться

1131

Датируется по содержанию.

вернуться

1132

Цветаева отвечает на отдельные, ее касающиеся положения, высказанные В.Ф. Ходасевичем в его рецензии на первый номер журнала «Версты». Она была опубликована в октябре текущего года в XXIX номере «Современных записок» (О «Верстах». С. 433–441).

вернуться

1133

Говоря о журнале, критик подводит под его содержание политическую базу:

«Открываются „Версты“ стихами и прозой. В предисловии сказано, что задача их направлять читательское внимание на все лучшее и самое живое в современной русской литературе. В соответствии с этим в художественном отделе „Верст“ встречаем двух эмигрантских авторов (Марину Цветаеву и А. Ремизова) и пять советских … Надо было показать, что „лучшее и самое живое“ идет из СССР, и это сделано» (Там же. С. 436).

Советские авторы это: Пастернак, Есенин, Сельвинский, Бабель и Артем Веселый.

вернуться

1134

Цветаева подчеркивает, что она выехала из России исключительно с целью воссоединения семьи.

вернуться

1135

Цветаева неоднократно в те годы подвергалась резкой критике как в эмигрантской печати, так и в Советской России. См., например, статьи и высказывания советских критиков С. Водова, А. Свентицкого, Г. Лелевича, Д. Горбова, в эмиграции — И. Бунина, 3. Гиппиус, В. Злобина, А. Яблоновского и др. (см. в кн.: Родство и чуждость).

вернуться

1136

Часто цитируемые Цветаевой перефразированные строки из стихотворения Каролины Павловой (1807–1893) «Поэт» (1839). У Павловой: «Он вселенной гость, ему всюду пир, / Всюду край чудес; / Ему дан в удел весь подлунный мир. / Весь объем небес…»

вернуться

1137

Цветаева приводила заключительную фразу Ходасевича из его рассуждений о статье Сувчинского в «Верстах» «/Два ренессанса (90-ые 900-ые и 920-ые годы)»:

«Заявлять устами Сувчинского о „новом русском ренессансе 920-х годов“, наставшем потому, что „в каких-то новых большевицких людях тяга к социальному делу и жизненной подвижности проснулась с необычайной силой“. Мы знаем, кто эти „какие-то новые большевистские люди“. Это нэпманы всех мастей и профессий, начиная от бывших рабочих и кончая публицистами… это — смесь Чека и охранки… черно-красная сотня, краса и гордость любой реакции. Кроме нее, сейчас, „там“ все придушено и задушено. Кремлевцы ошибочно считают ее надежным тормозом при их спуске от „мировой социалистической“. Сувчинский (кажется — правильнее) ожидает, что „тяга к национальному делу“ выльется у нее в славный еврейский погром».

Здесь Ходасевич дает ссылку:

«Что не очень любезно в журнале, где один из редакторов — С.Я. Эфрон, а в числе сотрудников — Пастернак, Бабель, Л.И. Шестов и Артур Лурье» (Там же. С. 435).

Более обстоятельно тему «редактора-еврея» (С.Я. Эфрона) Цветаева затронула в письме к П.П. Сувчинскому и Л.П. Карсавину от 9 марта 1927 г.

вернуться

1138

Дурново. — См. письмо к П.П. Сувчинскому и Л.П. Карсавину от 9 марта 1927 г и коммент. к нему.

вернуться

1139

Советская служба — Ходасевич вел занятия в литературной студии московского Пролеткульта (1918), по предложению Горького заведовал московским отделением издательства «Всемирная литература» (1918–1920) и др. Заступничество Горького спасло Ходасевича от мобилизации в Красную армию, в 1921 г. Горький выхлопотал для Ходасевича жилье в Петрограде и т.д. За границей их близкие отношения продолжились. Ходасевич с женой, H.H. Берберовой, поселился с Горьким в одном пансионате в г. Сааров (1923), провел вместе зиму 1923–1924 гг. в Мариенбаде. в 1924–1925 гг. жил на вилле Горького в Сорренто. В 1923–1925 гг. Ходасевич исполнял обязанности литературного редактора журнала «Беседа», который издавал Горький в Берлине.

вернуться

1140

Тео. — Театральный отдел Наркомпроса. В 1918–1919 гг. Ходасевич служил здесь в репертуарной секции.

вернуться

1141

Еще об одном редакторе «Верст» — кн. Д.П. Святополк-Мирском Ходасевич писал в своей статье:

«Его оценкам я не могу придавать значения, прежде всего потому, что они часто и по весьма очевидным поводам меняются. Недавно кн. Святополк-Мирский объявил Марину Цветаеву великою поэтессой и радовался чести быть ее современником» (Там же. С. 437).

Речь, по-видимому, идет о рецензии на поэму Цветаевой «Мо́лодец», где Святополк-Мирский определил ей среди «попов после-революционных» «первое, или одно из двух первых мест» и радовался тому, что она его «современница» (Современные записки. 1926, XXII. С. 569, 572). Далее в качестве непоследовательности Святополк-Мирского Ходасевич указал на его презрительную реплику в адрес Цветаевой («она просто безнадежно распущенная москвичка») в предисловии к книге «Русская лирика. Маленькая антология от Ломоносова до Пастернака» (Париж. 1924. С. XIII).

вернуться

1142

Александровское военное училище в Москве (на Знаменке, основано в 1863 г.). В частящее время здание Министерства обороны. Возможно, речь идет о состоянии (старении) многочисленных колонн здания училища (внешних и внутренних). Или, что не исключено, Цветаева имеет в виду колонны учащихся училища, которые «белели» (от «Белое движение»). Например, бывший выпускник училища, поручик и поэт Александр Генкин (1901–1964) в своем стихотворении «Мысли молодых юнкеров александровцев» восклицал:

…Никто грядущего не знает. Быть может близится пора, — И легким строем прошагают В погонах белых юнкера.

(Александровец. Журнал военно-общественный. Париж. 1952. № 1. С. 4.)

вернуться

1143

Обозревая содержание журнала «Современные записки» за пять лет, Святополк-Мирский писал в «Верстах» (1926. № 1. С. 207):

«Надо различать, между основным ядром его и периферией. Периферия — случайные, не связанные с существом („душой“) журнала гости — Андрей Белый, Ремизов, Шестов, Марина Цветаева. Ядро это собственно „зарубежная“ литература Мережковские, Бунин, Алданов, Ходасевич, Зайцев…»

Ходасевич отвечает критику:

«Прием, конечно, резвый, но в какой мере добросовестный — читатель сейчас убедится. Статья кн. Святополк-Мирского посвящена двадцати шести книжкам „Современных Записок“… принадлежащий к „ядру“ Бунин был напечатан в десяти книжках, принадлежащий туда же Мережковский — даже только в семи. А из „случайных гостей“ мы видим М. Цветаеву в двенадцати книжках…» (Современные записки, 1926, XXIX. С. 438–439).

вернуться

1144

Неточность. За два года, с октября 1924-го, Цветаева публиковалась в журнале три раза (1924. XXI, 1925. ХХIII, XXVI). Затем наступил перерыв до сентября 1928 г.