Давайте — серьезно. Дорога дорога́, но окупится жизнью здесь. Вам нужно взять какой-то душевный отпуск — у семьи. Не продышавшись, душа ссыхается, знаю это по себе. Семья ведь — сердце. Сердце разрастается в ущерб души, душе совсем нет места, отсюда естественное желание — умереть: не не быть, а смочь быть. — Так ли это у Вас?
Не соблазняю вас Эйфелевой башней (назойливой), ни даже выставками, всё это все-таки скорей — для глаз и из породы развлечений, то есть несколько презренно. Соблазняю Вас другим воздухом, Вами на свободе, Вами самою же. Это — как основа. Остальное — Версаль, Лувр, Люксембург — очаровательные частности. А вот весна — не частность, а в Париже она чудесная.
Хотите — на Пасху? Давайте всерьез. Вырвите месяц, чудный месяц в воздухе!
Вёрсты и евразийство газеты рвут на куски. Пропитались нами до 2-го №, выходящего на днях. Новая пища. Особенно позорно ведет себя Милюков [1160], но оно и естественно: он бездушен, только голова.
Второй № лучше первого, полу́чите. Есть огромная ценность: Апокалипсис Розанова [1161].
Аля почти с меня, учится дома, очень способна к так наз<ываемым> «гуманитарным» наукам, т.е. не наукам вовсе. Живется ей нелегко, ибо весь день занята Муром. Я как всегда разрываюсь между всеми и тетрадью. На тетрадь мало остается. Пишу II ч<асть> Тезея, — две картины. Мур громадный, очень живой, очень любящий и до ужаса любознательный, т.е. хватает все. Головка вьется. Красивый мальчик.
Говорит только отдельные слова, сло́вом совсем не занят, с него достаточно — понимать. Живость моя, вообще многое мое. 1-го февраля ему будет два года. Из прошлого парижского пальто вырос так, что незаметно очутился в курточке. Радуюсь чешским вещам в корзине.
Простите за бессвязное письмо: утро, тороплюсь. Жду обещанного длинного письма. Опишите Рождество! О Праге думаю с нежностью, мой любимый город после Москвы. И чехи этого никогда не узнают!
Скоро Новый Год, буду думать о Вас и желать для себя — в нем — Вашего приезда.
Целую нежно Вас и Ваших. Скоро напишу еще.
Напишите — что́ думаете о Пасхе в Bellevue?
Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 46–47 (с купюрами). СС-6. С. 352–353. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 52–54.
123-26. Д.Г. Резникову
В случае с В., на который не сразу ответила [1162].
Я не верю, что, зная меня, можно любить другую. Если любит, значит не знает, значит не знала (не могла бы любить).
Короче: человек могущий любить меня, не может любить другую. И — еще более — обратно. Исключительность ведь не только в исключении других, но и в исключенности из других. Меня в других нет.
Можно любить до меня, и после меня, нельзя любить одновременно меня и, ни даже дружить, еще менее — дружить. Этого никогда не было. Доказательство моей правоты — меня МАЛО любили.
Тем, что X не перестает любить свою жену, он мне явно доказывает, что я бы не могла его любить. Предвосхищение достоверности.
Трагическая любовь (я люблю, он нет) — либо незнание меня, либо незнание мое. (Знал бы — любил бы, знала бы — не любила бы.) То есть недоразумение. Недоразумение тоже может быть трагичным.
Другой ее вид (он любит, я нет) также не для меня. Ибо если он любит (не возле, не около, меня в упор, именно меня, здесь обману нет) — я конечно его люблю — кто бы он ни был, каков бы он ни был, то есть: и кто и каков уже определяются этой любовью. Любовь ко мне есть любовь к целому ряду явлений и сама по себе — явление.
Всех не любящих меня (ВСЕГО в одном) я сужу и миную. А если не миную (губы, руки) то все-таки сужу и, уверяю Вас! — не себя (за слабость) какая слабость? Еще одна проба силы — сил.
Вас вчера не было, а я была. Жаль. Хотя бы потому не прекращайте, что почти единственная возможность видеться. Дома у меня по-настоящему нет, есть, но меня в нем нет.
— Как хорошо Вы тогда сказали про С<лони>ма: кукушка. Где кукушка — там и сказка, там и песня, и я в своей долгой дружбе — права. С негодяем дружить нельзя, с кукушкой — можно. Любить даже.
А из сплетен о Вас — волшебное плетево: не у проститутки, а у сороки-воровки (пух, мех, золото, гнездо), — на содержании у сороки-воровки…
1160
Милюков Павел Николаевич (1859–1943) — политический деятель, лидер партии кадетов, историк, публицист. В эмиграции жил в Париже, с 1921 г. бессменный главный редактор газеты «Последние новости». Цветаева не раз высказывалась о своих сложных отношениях с газетой и ее редактором. См., например, ее письма к В.В. Рудневу, где она называет его «могущественным врагом»:
«Это гораздо глубже, чем вражда личная (да ее и нет!), это вражда — рас, двух особей, и
Отклик «Последних новостей» на первый выпуск «Вёрст» был одним из самых резких: Антон Крайний «О Вёрстах и о прочем» (1926, 14 авг.). Автор рецензии обвинил редакцию «Вёрст» в просоветских настроениях, а поэзию Цветаевой определил как беспринципную. См. также письмо к З.Н. Гиппиус в наст. томе.
1161
«Версты» (№ 2, 1927) опубликовали «Апокалипсис нашего времени» В.В. Розанова (9 выпусков из 10).
1162
Какой случай с В. имеется в виду, неизвестно. Судя по последующему тексту и письмам к O.E. Колбасиной-Черновой от 9 июня и 10 июля 1925 г., речь, возможно, идет о Вадиме Андрееве.