Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 50–52 (с купюрами). СС-6. С. 356–358. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 60–65. С уточнениями по: Письма к Анне Тесковой, 2009. С. 86–88.
27-27. Б.Л. Пастернаку
<7–8 мая 1927 г.>
Дорогой Борис. Твое письмо я получила 7-го мая, в розовую грозу. Пришло на четвертый день. Звучит, как ответ на мое, но — по срокам — мое (то) ответ на твое. Ты пишешь «писать лирические стихи, когда их ждут и есть на них право», а я — в том — пишу: не жду от тебя лирики, нужен перерыв и т.д. Но в том письме я тебя звала, а в этом ты не едешь, это уже разминовение: точная жизнен<ная> последоват<ельность>, норма дней: в порядке дней.
Ну, что ж Борис, будем с тобой воскрешать германских романтиков, нет — рыцарей, нет — соверше<ннее> — мифы <вариант: песни>. [Троянская война длилась — сколько? Это все-таки из всех — наличест<вующих> и] Эпос. Кримгильда сколько лет ненавидела и готовила месть! [1306] Столько же лет готова любить. Только, просьба, все-таки на этом свете, чтобы не вышло Орфея и Эвридики (достовернейший из мифов) [1307]. <Под строкой: все равно кто — за кем>. Не ссылай, не досылай меня на тот свет, раз мне нужно жить (дети). Да, Борис, не думал ли ты, что боги оборот Орфея предвидели и посему разрешили. А в этом повороте — что: любовь или простое мужское (в пред<ставлении?> Орфея) нетерпение. Мало любил, что повернулся. Или много любил? Ты бы не обернулся, Борис, но ты бы не за мной пришел, ко мне. Эвридика ведь старше, как же тащить ее снова на поверхность — Handfläche {291} — любви (земли). Но всё это ты знаешь.
Твой неприезд. Не доверяю ни тебе, ни себе в дов<одах> — всегда поводах — всегда послушных. Ты же поэт, т.е. в каком-то смысле (нахождение 2-ой строки четверостишия, например) все-таки акробат <вариант: гимнаст — гений!> мысл<ительной> связи. Причины глубже — или проще: начну с проще: невозм<ожно> в жару — лето — семья (берешь или не берешь — сложно) — беготня, и всё с утра и всё бессрочно и т.д. А глубже — страх (всего).
Но твой довод (повод) правдив и, <оборвано> ибо давно считаю правдой (чудовищное [сопоставление] <варианты: звуч<ание>, созв<учие>) тебя и обществ<енность>. В конце концов — простая, qu'en dire-t-on {292}, доброт<а> и забот<а>. О говорящ<ая>, почти что Pestalozzi [1308]. Я без злобы и без иронии. Так — ответ.
Отстрани нянек, Борюшка, даже меня с моей мо<льбой> о большой прозе — к чертям! Пусть тебя не охаживают (о пис<ательских> стол<кновениях> говорю) [1309]. В ст<олкновениях> что-то коршунье. Твое дело. Шмидт еще не делает тебя обществ<енником>. Собст<венное> дост<оинство>. Разрешаю тебе совсем не писать, я за тебя спокойна. Поезжай на Кавказ (никогда не была, моя родина! <вариант: страна>), проведи лето в большой природе, — п<осле> людей.
— Как у тебя совершенно жизнь идет, какая просящаяся биография. До —
— включительно. Твоя война — война Вагнера, Гёльдерлина, Гейне, всех <над строкой: не перечислить>. Твоя война старинная.
О Маяковском прав [1311]. Взгляд бычий и угнет<енный>. Так<ие> <вариант: Эти> взгляды могут всё. Маяковский — один сплошной грех перед Богом, вина такая огромная, что [нечего начинать], надо молчать. Огром<ность> вин<ы>. Падший Ангел. Архангел.
— Милый друг, ты пишешь о безвоздушности. Я верю только в простой воздух, которым дышишь легкими. Тот — где он? Вещь (Ding) настолько совершеннее человека (любая — любого), что самый прямой как раз равняется самому кривому кусту. Мне с людьми, умными, глупыми, отвлеченными, бытовыми — ску-у-чно. Клянусь тебе, что как человек в дверь — так шью, чтобы не терять время. От Запада жди не людей, а вещей, и еще — свободы выбора их. У меня никого нет, ни даже Асеева, и первая мысль, когда зовут: а накормят? Если нет — не иду.
Ты связан с Россией, я нет, у тебя долговые (вольные) обяз<ательства>, что подумают, как истолкуют. Борис, я тебя не уговариваю, но подумай только то, что есть: наконец, вырвался (дорвался!). А что тебе в том, что стихи будут истолкованы территориально, раз наконец. Шмидта несомненно толкуют — классово (в лучшем случае — интеллигентски!). Я, странно, и боевее и бесстрастнее тебя. Знаю свою страстность, не иду, п<отому> ч<то> всё это ничего не стоит. Но когда случайно попадаю (затащут) — недавно было — всей настороженностью уха и тотчас же раскрепощ<ающегося> языка — срываю собрание. Большому кораблю — большое плаванье, большие воды, а жизнь — сплошное царапанье дна: место, где даже утонуть нельзя.
1306
Кримгильда — героиня эпоса «Песнь о Нибелунгах». Спустя много лет отомстила бургундским воинам за смерть Зигфрида. «Песнь о Нибелунгах» — для Цветаевой «любимая книга в мире», «с которой сожгут» (
1307
Цветаева не раз обращалась в своем творчестве к мифу об Орфее и Эвридике. См., например, стихотворения «Как сонный. Как пьяный…» (
1308
Pestalozzi. — Песталоцци Иоганн Генрих (1746–1827) — швейцарский педагог. Был воспитателем сотни беспризорных детей. Справлялся с ними благодаря неизменной сердечности и душевной отзывчивости.
1309
Цветаева отвечает на письмо Пастернака от 3 мая 1927 г., в котором он рассказал ей о своих взаимоотношениях и разрыве с литературно-художественным объединением ЛЕФ (Левый фронт [искусств]). Объединение было создано в 1923 г., возглавлял его Маяковский. Издавался журнал «ЛЕФ». В своем письме Пастернак писал: «Однажды у тебя в Верстах очень хвалебно отозвались о „Лефе“. Я никогда не понимал его пустоты, возведенной в перл созданья, канонизованное бездушье и скудоумье его меня угнетали. Я как-то терпел соотнесенность с ним…» И т.д. (Подробнее см.:
1311
В комментариях к данной публикации приводятся выписки из несохранившегося письма Цветаевой, близко совпадающие с черновиком:
«О Маяковском прав. Взгляд гнетущий и угнетенный. Этим взглядом могут все. Маяковский ведь
Было — и отняли (боги). И теперь жует травку (любую). Бог — бык. Конечно, он из страны мифов, потому и тебе и мне близок, из той (дальней) родни. Мало таких спутников. <
А у М<аяковского> взгляд каторжника. Убийцы. Соприкоснувшегося с тем миром через кровь. Оттуда и метафизичность» (