«В 6 часов еду в город» — как (слухом!) знакомо. Я никогда не езжу в город в 6 утра, п<отому> ч<то> мне там нечего делать, и очень жалею. Безумно люблю — между дуновенный, — деревней и городом — шестой огородный молочный рыночный ранний час. Еще вчера говорила кому-то: Парижа я не люблю, п<отому> ч<то> (я его не знаю) ни разу не была на Halles [1413] в 6 часов утра. — Вот. — Париж знал только один человек, Рильке. Париж может знать собственник особняка в Булонском лесу и подмостный рабочий, которым одинаково открыто всё, первому через зол<ото>, второму через взлом.
Я — между, о в этом великое горе моей жизни (м<ожет> б<ыть> прожила бы и с деньгами).
«Поэтическая зрелость, опережающая жизненную». Борис, но на чем мне, в жизни, учиться? На кастрюлях? Но — кастрюлям же. И выучилась. Как и шитью, и многому, всему, в чем проходит мой день. А одиночество уже стихи, дерево — уже стихи. Просто: я, для упрощения задачи, обречена на сплошной жизненный черновик, — чтобы и не заглядыв<алась>! Все, что не отвратительно, — уже стихи. В стихи не входит только то, что меня от них отрывает: весь мой день, вся моя жизнь. Но, чтобы ответить тебе в упор: мне просто нет времени свои стихи осмысливать, я ведь никогда не думаю, п<отому> ч<то> все время думаю о другом. Стихи думают за меня и сразу. Беспредметность полета, — об этом ведь? Я из них узнаю, что́, о чем и как бы думала, если бы…
Прости, родной, за промедление с Письмом к Рильке [1415] и Поэмой Воздуха. Вечное либо — либо, с неисчисл<имостью> подразделений. (Либо: желанное для себя: письмо к тебе, переписка поэм, переписка очередной рукописи, письма другим, стихи, либо должное — перечислять не стоит, и каждое либо опять <вариант: в свою очередь> на несколько либо. Я бы не машинке (презираю), не стеногр<афии> — выучилась, а леворукописанию. (Письмо все еще топчется <оборвано>
Борис, можно про амазонку —
Впервые — Души начинают видеть. С. 368–370. Печ. по тексту первой публикации.
46-27. Б.Л. Пастернаку
<Начало августа 1927 г.>
Борис, я прошла к тебе в комнату, в попытку ее, села с тобой рядом и вот рассказываю.
17-го были мои именины [1417]. Я получила: мундштук в футляре (Сувчинский), роговые очки, как у всех белокурых англичанок (его жена), розовое платье с цветами (приятель), розовую рубашку (приятельница), всё письменное (С<ережа>) и фартук (Аля). И еще розы. Борис, я в первый раз, взрослая, праздновала свои именины — и так эфф<ективно>. Теперь всегда буду. А нынче Мурино 2 ½ летие [1418], и ты скоро получишь его фотографию, с лицом, затуманенным не только расст<оянием>, но его же слезами: 40 минут рыдал и ревел в неистовом ужасе надвигающегося аппарата. В крупных случаях жизни (рождение Мура) я вдруг узнаю, что меня любят. Очевидно, чтобы отважиться меня любить — нужно видеть меня физически лежачей, т.е. физически ниже себя глядящей, или же под покров<ительством> (как нынче, имен<ном>) святого, т.е. тоже физически стать ниже обыкновенного. А я бы всю жизнь лежала, чтобы меня любили, но так как до сих пор не нашлось такого умника, кто бы это прослышал, а я — не скажу… / который этого не знает, а я — не говорю…
1413
Le Halles — центральный продовольственный рынок в Париже, нынче квартал коммерческого центра.
1414
Из стихотворения Цветаевой «Пять или шесть утра. Сизый туман. Рассвет…» (цикл «Плащ», 1, 1918).
1416
Измененные строки из третьей картины трагедии «Федра» Цветаевой. В напечатанном тексте: «Тетиву в еще-упруже / Тетивы: грудь скудомясу / Отводя и так слияся…» (
1417
Именины Марины приходятся 30 июля. Цветаева и отмечала их в этот день (см. письмо к Л.И. Шестову. Пастернаку она указывает «17-го» по старому стилю).