Помню и Туркестан [1466] и Тунчи [1467], ее детские рисунки — не то планетную систему, не то небо в ангелах, и сваху, непременно хотевшую Вас женить на невесте, которая Вам не нравилась, и Ваши стихи и наши беседы.
Но обещания своего Вы не исполнили: не приехали! Ведь на том прощались? Зато совершенно неожиданно для меня со мной породнились: Мария Ивановна [1468] мне конечно сестра, очень ее люблю, поцелуйте ее за меня. Ася везет карточку Мура, в жизни он много лучше: добрее, здесь он очень напуган фотографом. Об Але не говорю: очень красивая девочка (с меня ростом и дважды с меня весом), а на карточке — один нос да и то не ее. Аля Вас помнит и к концу припишет. О себе скажу, что живется мне в общем хорошо, хотя не легко — времени на стихи все меньше и меньше. Кончаю. Сердечно обнимаю Вас и М<арию> И<вановну>, будьте оба здоровы и молоды и не забывайте искренне любящую Вас
Впервые — НП. С. 379–380. СС-7. С. 197–198. Печ. по СС-7.
63-27. Б.Л. Пастернаку
<2 октября 1927 г.>
Борис, совсем удивительный вопрос, а навели меня на него две недели лежания: пустоты: скуки. И навела меня на него я в постели. Для чего ты живешь, ты, п<отому> ч<то> не вообще человек живет / не вообще для чего человек <над строкой: неизвестная постоянная величина>, — боюсь из этой общности исключены и ты и я, нет, именно ты, как самое родственное. Ася говорит: чтобы делаться лучше, и она права, п<отому> ч<то> за эти годы сделалась лучше и всё будет улучшаться, т.е. права в своем определении своей жизни, убедительна. Но о себе я так сказать не могу, п<отому> ч<то> не делаюсь лучше, делаюсь не лучше, а хуже: тупее, равнодушнее <вариант: малодушнее, злее>. За две недели лежания: опоминания ясно убедилась в том, что живу не для чего, т.е. от часа к часу, очередной мелкой радостью: очередным 4-стишием, погодой, мечтой о поездке, ничем. Встречей с Рильке? (Туманно) Да, если бы был жив, от встречи к встрече, но его ведь нет, не здесь, о нем я могу только думать, даже писать ему не могу. Р<ильке> как цель уклонился. С тобой? Но встреча с тобой так обречена, что заранее воля руки опускает. Человеку в колодках на один миг в окно показал<и> море. Из нее же ведь ничего не выйдет, разве ты не знаешь. Ростом Мура? Но Бог его знает, какой вырастет. И что я ему дам, при моей всяческой несостоятельности: [ни уверенности, ни денег, только безумный страх автомобилей и людей. Чему я могу научить? Любить людей? Ненавижу не чувствую религиозной, моральной, умственной <оборвано>. О, я не прибедняюсь. То, что я говорю, знает о себе каждый поэт.]
Впервые — Души начинают видеть. С. 391–392. Печ. по тексту первой публикации.
64-27. A.A. Тесковой
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d'Arc
4-го Октября 1927 г.
Дорогая Анна Антоновна, начнем по порядку. Вам по адресу Grégrova, č<islo> 1190 лежат по крайней мере четыре письма. Мы никогда не переставали писать Вам, никакого перерыва не было. Последнее письмо отослано дней 10 назад, и я все ждала на него ответа. Справьтесь в местном почтовом отделении, письма должны быть там, потому — что обратно не вернулись, хотя на обороте каждого был обратный адрес. Удивительная тупость почты! Вы столько лет живете на Грегровой, переехали через несколько домов, и писем не доставляют! Почтальон же должен Вас знать! Сейчас Вы уже поняли в чем дело: мы писали č<islo> 1190, а Вы переехали в č<islo>12, причем письма с переменой адреса мы не получили, впервые вижу, что č<islo> 12, по Вашей вчерашней открытке. Я в большом огорчении: неужели Вы могли подумать, что я просто Вам не пишу? Нет, писала и я, и Аля, много раз. По-моему, первое пропавшее письмо было до рукописей о Рильке, — отослала письмо, потом рукопись, и на письмо уже не получила ответа. Это было много месяцев тому назад. Всё писала, а Вы всё не получали. Пошлите заявление на почту, все наши письма там.
Повторю вкратце последнее. 8-го сентября мы должны были ехать на Океан — на месяц — ; нам предоставляли целый дом. Взяла ряд авансов на билеты, все уже было готово… и 2-го, т.е. меньше чем за неделю, заболевает Мур. Болезнь началась рвотой и сильным жаром, на другой день заявилась сыпь. Позвали доктора: краснуха. Мур пролежал 3 недели, а 18-го в день Алиного рождения (5/18 сент<ября>) заболела я. Краснуха оказалась скарлатиной. 19-го слегла Аля, дом превратился в лазарет. Лежу уже 17 дней, нужно еще 10. Жар прошел, сыпь тоже, но нужно лежать, п<отому> ч<то> после скарлатины часто бывают всякие гадости, если рано встать, напр<имер> — порок сердца. Сильнее всех болела я, у Али даже не было сыпи, — только несколько дней поболело горло. Я же целую неделю не могла спать из-за безумной боли рук, ног и шеи, — отравление токсинами. Теперь всё хорошо, нужно надеяться, — хотя бывают всякие сюрпризы — что пройдет бесследно. В общем, во Франции скарлатина легкая, не то, что в России, где от нее сплошь да рядом умирали, особенно взрослые. Та́к напр<имер>, умерла первая жена Вячеслава Иванова, писательница Зиновьева-Ганнибал, заразившаяся от детей [1469].
1466
Туркестан. — Цветаева имеет в виду, по-видимому, место рождения A.C. Балагина. Он родился и вырос в Ташкенте. Здесь же выпустил свои книги: «Огни сердца. Проза и стихи» (Ташкент, 1912, 1913) и «Лунные флейты. Стихи» (Ташкент, 1916).
1467
Тунчи — Татьяна Викторовна Соловьева, первая жена A.C. Балагина. Художница. Умерла в 1921 г.
1468
М.И. Кузнецова (в замуж. Балагина, псевдоним Гринева; 1890–1966) — актриса, писательница. (См.:
1469
Правильно: Лидия Дмитриевна Зиновьева-Аннибал (наст. фам. Зиновьева, во втором браке Иванова; 1865/66-1907) — прозаик, драматург, критик. Вторая (а не первая, как пишет Цветаева) жена Вяч. И. Иванова. По женской линии принадлежала к потомкам А.П. Ганнибала. Умерла от скарлатины, заразившись от крестьянских детей, за которыми ухаживала в деревне.