67-27. A.M. Горькому
<Между 4 и 7 октября 1927 г.>
Дорогой Алексей Максимович, пишу Вам на этот раз заказным [1491]. В том письме рассказывала Вам о Горьком моего младенчества: 1) первом моем воспоминании: слове мальва — то ли Вашей, то ли клумбовой, значения не понимала, 2) о собаке Челкаше, приведенной моей молодой матерью домой, после концерта Гофмана, и поселенной в доме и, естественно, сбежавшей. И еще благодарила Вас за миртовую веточку, упавшую из Асиного письма в мою открытую тетрадь на строки:
Мирт, вернувшийся в мирт, лист, возвращенный дереву.
И еще благодарила за Асю, благодарность повторяю — за Вашу доброту, покрывшую всю людскую обиду.
Ася должна была передать Вам Царь-Девицу [1493], других книг у меня не было, но скоро выходит моя книга стихов «После России», т.е. все лирические стихи, написанные здесь, — вышлю. Если бы Вы каким-нибудь образом могли устроить ее доступ в Россию, было бы чу́дно (политики в ней никакой) — вещь вернулась бы в свое лоно. Здесь она никому не нужна, а в России меня еще помнят.
Вы просили о Гёльдерлине? — Гений, просмотренный не только веком, но Гёте [1494]. Случай чудесного воскресения через с лишним век. Были бы деньги — сразу послала бы Вам изумительную книгу Stephan'a Zweig'a «Der Kampf mit dem Dämon» {322} [1495], с тремя биографиями, одна из них — Гёльдерлина — лучшее, что о нем написано. Выпишите и подумайте, что от меня. А вот, на память, один из моих любимейших стихов его:
Родился в 1770 г., готовился, сколько помню, сначала в священники — не смог [1497], — после различных передряг поступил гувернером в дом банкира Гонтара, влюбился в мать Воспитанников [1498] (Diotima [1499], вечный образ его стихов — не вышло и выйти не могло, ибо здесь не выходит), — расстался — писал — плутал — и в итоге 30-ти с чем-то лет впал в помешательство, сначала буйное, потом тихое, длившееся до самой его смерти в 1843 году. Сорок своих последних безумных лет прожил один, в избушке лесника, под его присмотром. Целыми днями играл на немом клавесине. Писал чудесные стихи. Есть целый ряд стихов этого времени: по немецкому выражению «Aus der Zeit der Umnachtung» {324}. Umnachtung: окутанность ночью, оноченность. Так немцы, у больших, называют безумие. Вот строка из его последнего стихотворения:
Мой любимый поэт. Совершенно бесплотный, чистый дух и — сильный дух. Кроме тома стихов есть у него и проза, чудесная. Hyperion [1501] — героика. Письма юноши, апофеоз дружбы. Родом — с Неккара [1502], духовно же — эллин, брат тех богов и героев. Германский Орфей. Очень германский и очень эллин, по Гёльдерлину можно установить определенную связь между душами этих двух народов. Насколько Гёте — мрамор, видимый и осязаемый, настолько Гёльдерлин — тень Елисейских полей.
Не знаю, полюбите ли Вы мою любовь к чему бы то ни было, всегда включающую любовь к нему обратному и якобы его исключающему. Больше скажу, кажется — обратного нет, просто очередной Лик — единого. Отсюда моя земность, моя полная нецерковность: внецерковность. Расскажу Вам как-нибудь смешной случай по этому поводу со мной и о. Сергием Булгаковым [1503].
Возвращаясь же к Гёльдерлину и Гёте! (все горы братья меж собой) — просто: у меня одна душа для Гёте, другая для Гёльдерлина.
Это мне напоминает — одного маленького мальчика — рассказ: «На берегу Черного моря сидит черная птица, на берегу Каспийского моря сидит каспийская птица, на берегу Белого моря сидит белая птица, на берегу ——————, а всех птиц — одна».
До свидания. Любопытно, дойдет ли это письмо? — Странная страна.
Еще раз сердечное спасибо за Асю. В том письме, благодаря Вас за Ваше, я просила Вас не отвечать мне, не отрываться из-за письма от дела, ибо письмо — та же работа и в то же время, — но раз то письмо пропало, то и той просьбы моей, очевидно, не судьба, нельзя же дважды просить то же самое!
Словом, ничуть не обижусь, если не напишете, и очень обрадуюсь, если напишите. Третье письмо, очевидно, начну словами: «Дорогой Алексей Максимович, пишите скорее!» — (Шучу.)
1491
Предыдущее письмо к М. Горькому от начала августа 1927 г. до адресата не дошло. См. текст и коммент. к нему в наст. изд.
1492
Слова из 2-й картины трагедии М. Цветаевой «Федра», над которой она работала в то время. См. также письмо к С.Н. Андрониковой-Гальперн от 30 августа 1927 г.
1493
В библиотеке М. Горького хранится экземпляр «Царь-Девицы» (Берлин, 1922) с дарственной надписью: «Дорогому Алексею Максимовичу с благодарностью за Асю. Марина Цветаева. Медон, сентябрь 1927 г.». Видимо, одновременно с «Царь-Девицей» Цветаева послала М. Горькому вырезку из журнала «Версты» (1927, № 2) с трагедией «Тезей»: «Дорогому Алексею Максимовичу — первую часть замысла. М.Ц. Медон, сентябрь 1927 г.» (Также хранится в библиотеке М. Горького в Москве).
1494
В ответе на анкету в 1926 г. Цветаева писала:
«Последовательность любимых книг… Позже и поныне: Гейне — Гёте — Гёльдерлин…» (
1495
В книге «Der Kampf mit dem Dämon: Hölderlin, Kleist, Nietzsche» (1925) австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) представлены литературные портреты Гёльдерлина, Клейста и Ницше.
1496
Это «свое любимейшее» стихотворение Гёльдерлина Цветаева привела в дарственной надписи на сборнике «Психея», посланной А.Ф. Керенскому в феврале 1924 г. См. коммент. 10 к письму Р.Б. Гулю от 30 марта 1924 г.
1497
В 1792 г. Гёльдерлин решает отказаться от намеченной богословской карьеры с целью посвятить себя литературе.
1499
Это имя восходит к святой и мудрой женщине, которой Сократ был обязан всеми своими знаниями о природе дружбы.
1500
Неточная цитата из позднего (но не последнего) четверостишия «Die Linien des Lebens sind verschieden…» («Различны линии бегущей жизни…»), написанного поэтом в состоянии безумия. (Правильно: «Was hier wir sind, kann dort ein Gott erganzen…»)
1501
«Hyperion» — роман Гёльдерлина, назван по имени юноши, главного героя. Цитату из романа Цветаева взяла в качестве эпиграфа к своей «Поэме Горы» (
1503
Булгаков Сергий, о. — См. коммент. 10 к письму к O.E. Колбасиной-Черновой от 25 ноября 1924 г. …смешной случай… — Возможно, Цветаева вспомнила сцену крещения Мура (крестил о. С. Булгаков):
«Увидав подлежащего крещению, о. Сергий, мне, с некоторым испугом: — А я с ним… справлюсь? — И я, с внутренней улыбкой, внешне же — задумчиво: — „А это уж я не знаю“.
На мое предложение в начале обряда уйти, о. Сергий: — Собственно, родителям присутствовать не полагается, но если бы Вы попросили, я бы разрешил. И мое испуганное: „Нет, нет, не надо, сохрани Бог! — раз заведено. Зачем?!“
…В одном месте, когда особенно выгоняют, навек запрещают („отрекись от ветхия прелести!“) у меня выкатились две огромных слезы — точно это мне вход заступали в Мура. Одно Алино слово перед крестинами: — „Мама! а вдруг, когда он скажет: „дунь и плюнь“ Вы… исчезнете?“ Робко, точно прося не исчезать. (Я потом, провожая с горы, рассказывала о. Сергию, слушал взволнованно, м<ожет> б<ыть> того же боялся, на то же, втайне надеялся?)» (