Начнем с твоего последнего письма, только него. Первое: негодование на Асю. Ка́к?! мне не нравится 1905 Год?!! [1542] Но С<ережа> быстро остудил: книгу я получила уже без нее, несколько дней спустя ее отъезда, и она ничего того — всей той меня <вариант: меня за ней — над ней — с ней> — не видела и не слышала. О лести — такте — доброте и речи быть не может. Я Года не знала, т.е. 1905 г. для меня был Шмидт, а Шмидт — письма. Знала, конечно, и Потемкина и Гапона (прежние имена, о которых сожалею) [1543], но всё было залито Шмидтом, и именно 1<-й> частью и в ней именно письмами. Подробн<ость>: и Баумана [1544] знала, но читала его тогда, не переводя на законные четверостишия, по печатному, не по писанному. / Сейчас уловила. Его, как всю книгу, нужно либо слушать (тогда 4-стишия сами образуются) — а слушать не-четверостишия нельзя — либо читать, переставляя, трудно, но возможно.
О Годе речь впереди, т.е. позади, покамест же повторю тебе: это, совершенно спокойно, твоя лучшая вещь, первый эпос за русскую Революцию <вариант: твой первый эпос>, дело мужа <под строкой: — и лучшая —, твой первый эпос — и первый эпос —>.
Не я одна, Борис, — С<ережа>, Сувчинский, философ Карсавин, многие, которых знаешь, еще больше, которых не знаешь, определенно ставят Год первой и единственной вещью современности, это уже вне спора, свершившийся факт, как твой дождь. Сувчинский пять дней носил в сердечном кармане (сердечной сумке!) — как не то соблазн, не то раскаяние — письмо к тебе [1545], все не решаясь / которое отправил только после моего утверждения, что ты все равно поймешь другое.
Письмо прервалось приходом К. Родзевича, которого сама вызвала, чтобы передать твой привет. С места в карьер две просьбы, Борис. Вышли два Года, один С<ереже>, другой Родзевичу. Когда я вчера сказала С<ереже>, что буду просить у тебя книгу для Родзевича, он оскорбленно сказал: А мне?? А мне (мне) почему-то в голову не пришло, конечно в первую голову С<ереже>, который — сделай это — всё равно вы судьбой связаны, и, знаешь — не только из-за меня — меня, из-за В<еры> Ст<епановны> [1546], из-за круга и людей и чувствований, словом — все горы братья меж собой. У него к тебе отношение — естественное, сверхъестественное, из глубока́ большой души. И в этом его: а мне? было робкое и трогательное негодование: почему мимо него — Родзевичу, когда он та́к…
Итак, две книги — можешь одним пакетом на мое имя — одну С<ереже>… другую К. Родзевичу, отчество которого Болеславович (каково?!).
Теперь о вчера. Пришел Родзевич, я прочла ему кое-что из твоего письма, чувствуя что озолачиваю, оалмазливаю. В первое твое ты бросилась как с мостов в море — унося с собой и его (слуш <оборвано>). И знаешь, первое что́ он сказал: М<арина>! Вам надо бы в Россию. — Я похолодела. — Что?! — Да, да, не навсегда, съездить, вернуться, летом, Вам надо, Вас надо там, они тянутся к Есенину, п<отому> ч<то> не доросли до Пастернака, и никогда не дорастут, а Маяковский и Асеев — бездушны [1547], им нужно души, собственной, Вашей. Отсюда Горький, оттуда Пастернак, в две силы, возможно. Нельзя жить своим запасом, Вы 5 лет, как уехали…
[И планы — планы
И в ответ моя внезапн<ая> твердая вера, что это будет.
— Знаете ли]
И — в ответ — покой, твердая вера, что это будет <вариант: остолбенение простоты выхода>, «а ларчик просто открывался», и с ним разверзшийся тупик. Первое: не ты ко мне в мою — европейскую и квартирную — неволю, а я к тебе в мою русскую тех лет свободу. Борис, на месяц или полтора, этим летом, ездить вместе, — У-у-ра-ал <под строкой: (почти что у-р-ра-а!)>.
[Реально: ты бы там, а Горький здесь должны были бы поручиться в моей благонадежности.]
Мне это никогда, ни разу не приходило в голову, разве в самом сонном сне. И вдруг, Родзевич — простыми словами, совпадающими с некоторыми твоими окольными — «поэт издалека заводит речь! Поэта — далеко́ заводит речь» — «мне иногда кажется, что наша встреча должна произойти здесь» и т.д.
Борис, ведь это то, что нужно, тебе и мне, единств<енное> — и в этом ПОКОЙ — что возможно. Наезды, набеги. И первый набег — мой. Сможешь ли ты, в полной честности и ответственности за свои слова, дать мне месяц своего лета, в полную собственность, в обоюдное совместное владение. Не Москва, Борис, — слишком много хвостов, от Ланнов [1548] до книг и тетр<адей>, разбросанных по бывшим друзьям, не жить, Борис, ездить. Нельзя ли было бы — несколько выступлений, совместных, по городам России, ты с Годом, я с русскими стихотворными Мо́лодцом, Егорушкой, кое-чем из После России. Но — важная вещь, Борис, — мне в России нужно немножко зараб<отать>, чтобы мое отсутствие не легло фактич<еским> бременем на плечи остающихся. Привезти — хоть чуть-чуть. Для этого надо бы устроить в России какую-нибудь мою книгу. Пишу и обмерла: а дорога?? а жизнь??
1542
В письме Цветаевой от 21 октября 1927 г. Пастернак писал:
«Когда начнешь писать, не хвали мне „Девятьсот пятого“. Истина твоего отношенья лежит где-то посредине между словами Аси, вскользь, без упора, сказавшей, что он не нравится тебе, и той похвалой, на которую ты сейчас напустишься, чтобы доставить мне радость. Улови также тон, которым полны эти последние слова. Естественность этого положенья ни для кого из нас не обидна…» (
1543
Имеются в виду названия глав поэмы «Девятьсот пятый год»: «Гапон» и «Бунт на Потемкине» (впоследствии названия были изменены: «Детство» и «Морской мятеж» (соответственно).
1544
Речь идет о главе «Студенты» (первоначально под названием «Похороны Баумана»). Николай Эрнестович Бауман (1873–1905) — революционер, большевик. Был убит черносотенцами в 1905 г.
1546
Вера Степановна Гриневич (урожд. Романовская) — библиограф, занималась вопросами педагогики. В эмиграции с 1921 г. Цветаева была знакома с ней с начала 1910-х гг.
1547
В письме от 21 октября 1927 г. Пастернак писал об этом Цветаевой:
«…мой опыт уже благотворно отразился на некоторой части последних работ Маяковского и Асеева. Они уже не так бездушны. Авторы со мною в пассивной ссоре. Они не знают меня, и все, что со мною делается без моих для этого усилий, воспринимают, как мою личную интригу против них, как желанье обскакать их и сесть им на голову» (
1548
Ланнов… — Имеется в виду Е.Л. Ланн (см.