Окончательно до-свидания, вернее, прощай.
Не забывай—ай меня. Асенька, не бойся! Я ведь Тебя любила! Твоя сестра МЦ. {385}
Печ. как самостоятельный текст М.И. Цветаевой впервые. Публ., подгот. текста и коммент. Е.И. Лубянниковой.
Оригинал письма не сохранился. Текст реконструирован по рукописной копии А.И. Цветаевой (РГАЛИ. Ф. 1334, on. 1, ед. хр. 832, л. 25–26 об.). Полный текст этой копии с подробной историей ее создания, находки и расшифровки см. в нашей публикации: Лубянникова Е.И. О прощальном письме Марины Цветаевой 1910 года // «Дух — мой сподвижник И дух — мой вожатый». Материалы Шестых Международных Цветаевских чтений: К 120-летию со дня рождения М.И. Цветаевой. Елабуга: ЕГПУ, 1913 (в печати).
Это прощальное письмо-завещание, адресованное младшей сестре, было написано 17-летней М. Цветаевой, решившей покончить с собой из-за несчастной любви к В.О. Нилендеру, которому она незадолго перед тем отказала в замужестве.
А.И. Цветаева в воспоминаниях упоминала об этом письме в связи с неудавшейся попыткой самоубийства М. Цветаевой зимой 1910 г. на спектакле «Орленок» (по драме Э. Ростана) с участием С. Бернар: «Из отрывков ею [Мариной] сказанного тогда и позднее, слов брошенных, я узнала: она выстрелила в себя — револьвер дал осечку» (Цветаева А. Воспоминания: В 2 т. М.: Бослен, 2008. Т. 1.С. 525). Но мемуаристка явно ошибалась: на самом деле последние гастроли С. Бернар в Москве состоялись в декабре 1908 г. Как показано нами в вышеупомянутом сообщении, А.И. Цветаева непроизвольно соединила в памяти два отдельных случая, две разные юношеские попытки сестры свести счеты с жизнью: первая имела место в 1908 г. действительно на спектакле С. Бернар, но причиной этого поступка была безмерная любовь-тоска М. Цветаевой к Орленку — Герцогу Рейхштадтскому, сыну Наполеона, попытка эта не удалась; вторая замышлялась в начале 1910 г. по причине разрыва с В. Нилендером, но, вполне вероятно, что она не была доведена до конца, а ограничилась лишь написанием прощального письма.
Письмо не было отправлено, и А.И. Цветаева долгие годы не подозревала о его существовании. О том, как она получила его уже после гибели сестры, находясь в дальневосточном лагере, она рассказала Б.Л. Пастернаку, посылая ему одну из копий этого письма. В сопроводительном письме (датируется по содержанию концом января — февралем 1945 г.) она писала: «Вот, Борис, копия письма ко мне Марины в 1910 г., когда ей было 17, мне — 15 лет. Чудом попало к Мар<ии> Ив<ановне> [Кузнецовой] и она мне списала его. Я о нем не знала. Я получила его 35 лет спустя дня его написания, 35 лет и 24 дня спустя, 28.I этого года. Дрожали не руки, письмо державшие, а все то, что зовется мной и вся м<оя> будущая жизнь до дня смерти, п<отому> ч<то> 
я прочту Маринины прощальные мне слова (меня о них еще осенью предупредила Мар<ия> Ив<ановна>, и шли к М<арии> Ив<ановне> мои телеграммы молящие о 2х копиях мне, о сохранении подлинника.) Это было в общежитии. Письмо я получила днем (в памяти сейчас 
путается) но я смогла прочесть его только вечером, я не знала куда уйти с ним, — некуда. Я стала на койку, на колени, так что лицо было почти прямо к лицу молодого (большого) портрета М<арины>, увелич<енного> мной, ее глаза глядели прямо в мои, и я моля жилы удержать слезную дрожь, чтоб не видно было сзади, чтоб — не любопытствовала там комната! Хоть от этого меня спасти сейчас, стала читать, держа листок Мар<ии> Ив<ановнино>го почерка повелительно чувствуя что — Маринин. И сейчас же ничего не стало видно от слёз. Я читала то что прочтете (на отдельном листке — п<отому> ч<то> нет времени отдельно списать Вам, списываю с копией, Але [Эфрон] и Вам) — но я захотела продлить это страшное свиданье с 17 летней умиравшей Мариной — и чтобы никого сзади в комнате, ночь. И я дочла 
посл<едней> стр<аницы> а последнюю страницу оставила себе — на ночь. Сложила, и идя вниз по горе точно по лестнице Трехпрудного дома, пошла на работу. Ночью, одна, еще осилив и баню (день банный) к 
на этот раз как всегда позже всех — легла когда все уже спали. Тут я, м<ожет> б<ыть> уже 29го I, п<отому> ч<то> была глубокая ночь, дочла последние ко мне во всю мою остающуюся жизнь — слова Марины» (РГАЛИ. Ф. 1334, оп. 1, ед. хр. 832, л. 22) {386}.
Оригинал письма 1910 г. А.И. Цветаева получила несколько лет спустя, когда ненадолго обрела свободу, но и он, и копия М.И. Кузнецовой позже были утрачены: «Судьба в новом шквале событий эту копию письма и через четыре года полученный оригинал — у меня отняла» (Цветаева А. Воспоминания. Т. 2. С. 660). Вследствие этой утраты содержание прощального письма М. Цветаевой до сих пор было известно лишь в кратком пересказе ее сестры (см.: Там же. С. 660–661; Цветаева А. Неисчерпаемое. М: Отечество, 1992. С. 179).