Или это трагическое всех, трагедия вселюбия исключительное преимущество женщин? (Знаю по себе.)
Хороший возглас, недавно, Али: «Он мужчина, и потому неправ». (Перекличка с брюсовским: «Ты женщина — и этим ты права» [339], — которого она не знает.)
Деловое: сообщите мне тот час же открыткой имя-отчество Розенталя. Просить, не зная, как зовут — на это я неспособна. Напишу и письмо и прошение, прочтете — выберете. Только, ради Бога, ответьте тот час же, сегодня запрашиваю об этом же С<ло>нима.
<Приписка на полях:>
Получили ли деньги через Катину оказию? Доплату за янв<арское> иждивение? Что-то вроде 70-ти.
Впервые — НП. С. 139–144. СС-6. С. 724–728. Печ. по СС-6.
26-25. Л.М. Розенталю
<До 7-го марта 1925 г.>
Попытка письма к Розенталю (по совету О.Е.Черновой) [340]
Я ничего не знаю о Вас, кроме Вашего имени и Вашей доброты. Вы же обо мне еще меньше: только имя.
Если бы я по крайней мере знала, что Вы любите стихи — моя просьба о помощи была бы более оправдана: так трудна жизнь, что не могу писать, помогите. Но если Вы стихов — не любите?
Тем не менее, вот моя просьба: нуждаюсь более чем кто-либо, двое детей (11 л<ет> и 6 недель), писать в настоящих условиях совершенно не могу, не писать — не жить.
Если можно, назначьте мне ежемесячную ссуду, ссуду — если когда-нибудь вернется в России прежнее, и субсидию — если не вернется.
(Про себя: знаю, что не вернется!)
Деньги эти мне нужны не на комфорт, а на собственную душу: возможность писать, то есть — быть.
Могла бы ограничиться официальным прошением, но Вы не государство, а человек <фраза не окончена>
(Очевидно, ассоциация с Розенталем — кстати, ловцом жемчуга (NB! чужими руками) и, кстати, естественно мне никогда ничего не ответившим.)
Впервые — HCT. С. 345. Печ. по тексту первой публикации.
27-25. O.E. Колбасиной-Черновой
Вшеноры, 7-го марта 1925 г.
Дорогая Ольга Елисеевна,
Вот письмо к Р<озен>талю. Прочтите и дайте прочесть Карбасниковой (второй Самойловне). И решите вместе. Могу, конечно, написать и прошение (Вы же знаете, как я их мастерски пишу!), но очень противно, — не настолько, однако, чтобы из-за благородства провалить все дело. Если письмо сомнительно, не давайте. (Жив и свеж еще в моей памяти пример кн<язя> В<олкон>ского! [342])
Если Р<озенталь> человек — он поймет, если он государство (т.е. машина) — нужно прошение. Пусть Адя тотчас же черкнет открыточку.
Если (сплошное сослагательное!) письмо будет передавать К<арбаснико>ва, попросите ее, пусть красноречиво расскажет о моем земном быту: грязи, невылазности, скверном климате, Алиной недавней болезни, — о всех чернотах. Это не будет стоить ей ни копейки, а мне может принести многое. Пусть она поет Лазаря, — я не хочу.
(Ах, если бы Р<озенталь> в меня влюбился! — Он, наверное, страшно толстый. — После всех танцовщиц — платонической любовью — в меня! Я бы написала чудесный роман: о любви богатого и бедной (обратное не страшно: богатая ради или из-за бедного сама станет бедной, мужчины легко идут на содержание!) — о любви богатого к бедной, еврея к русской, банкира — к поэту, сплошь на антитезах. Чудесный роман, на к<отор>ом дико бы нажилась, а Р<озенталь> к этому времени бы обанкротился, и я бы его пригрела. — А? —)
Одновременно с запросом Аде запросила М<арка> Л<ьвовича> и вот ответ: «Р<озен>таля зовут Леонард. Это все, что я знаю» и мой ответ: «Спасибо за имя Р<озента>ля, но без отчества оно мне не годится.» («Милый Леонард? Леонард Богданович?» NB! Все дети без отчества в Рязанской губ<ернии> — Богдановичи!) Кроме того, так зовут Дьявола. (Мастер Леонард.) — Знает ли он, что так зовут Дьявола? На шабашах. Если не знает — когда подружусь — расскажу. Я непременно хочу с ним подружиться, особенно если ничего не даст.
340
Тема обращения за денежной помощью к Розенталю затрагивается в нескольких письмах Цветаевой к O.E. Колбасиной-Черновой, начиная с 19 января 1925 г. (до этого в письме от 16 ноября 1924 г. он упоминается как «таинственный ловец жемчужин»). Как явствует из письма от 7 марта 1925 г., Цветаева приложила к нему текст своего письма к Розенталю с просьбой прочитать и решить, подходит ли оно по стилю и тону. Судя по письму к O.E. Колбасиной-Черновой от 25 мая 1925 г., Цветаева позже передала через нее и официальное прошение на имя Розенталя. Если учесть, что в письме, датированном 29 февраля 1925 г. (очевидно, следует читать «1 марта»), Цветаева ставила свой переезд в Париж в зависимость от получения денег от Розенталя, — то из фразы в письме от 9 июня 1925 г.: «А в Париже нам, конечно, не жить. Я так и знала», — можно сделать вывод, что Розенталь в деньгах отказал.
342
Возможно, Цветаева вспоминает случай с С.М. Волконским, который произошел с ним во время его работы в ТЕО (Театральный отдел Наркомпроса). В знак протеста против действия властей в отношении интеллигенции Волконский написал письмо начальству, где отказывался от казенного жалования. В результате этого «дикого», по выражению заведующей ТЕО О.Д. Каменевой, письма Волконского он был лишен и академического пайка. Цветаевой был известен этот эпизод, так как Волконский описал его в своей книге «Мои воспоминания: Родина» (Берлин. 1923). «…эта книга прежде всего — летопись», писала о ней Цветаева (