Если сон снится всю жизнь — какое нам дело (да и как узнать?) что это — сон? ведь примета сна — преходящесть.
Восемь месяцев, подумайте, день за днем! Всякая лихорадка отпустит. Когда мне плохо, я думаю: Б.П., когда мне хорошо, я думаю: Б.П. (Б.П., мне не бывает «хорошо», — либо плохо, либо блаженно!) когда музыка: — Б.П., когда лист слетает на дорогу — это просто Вы, Вы мой спутник, моя цель и мой оплот, мой оборот на́. Я не выхожу из Вас, хотя и оборачиваюсь. Всё, и болевое, и блаженное с удесятеренной силой отшвыривает меня к Вам на грудь, в грудь, я не могу выйти из Вас даже когда <фраза не окончена>
О внешней жизни. Я так пыталась любить другого, всей волей люби<ть?> но тщетно, из рук другого я рвалась, оглядывалась на Вас, заглядывалась на Вас — как на поезд заглядываешься долженствующий появиться из тумана и который хочешь-не хочешь — увезет. Я не виновата в том, что <фраза не окончена>. Я всё делала чтобы не <фраза не окончена>
Так было, так есть, так будет.
Я не жду Ваших писем, отпуская Вас тогда я отпускала Вас на два года, на все дни, на каждый день этих двух годов, на каждый час. Мне эти годы, часы, дни просто нужно проспать. Сон работа, сон — природа, сон — любовь к другому. Тревожиться и ждать Вас я начну — хотела сказать 31-го апреля, нет, честно: 30-го марта 1925 г.
Смешно мне, не отвечающей за час, загадывать на годы, но вот — полугодие уже есть. Так пройдут и остальные три.
Впервые — НСТ, С. 279. Печ. по этому изданию.
4-24. К.Б. Родзевичу
<Прага, 15 января 1924 г.>
Мои родной.
Слышу, что Вы больны. Если будете лежать — позовите меня непременно. Решение не видеться не распространяется ни на Вашу болезнь, ни на мою. Вы больной и недосягаемый для меня, это больше, чем я могу вынести. Не бойтесь моей безмерности: побаюкаю, посижу, погляжу.
Живу снами о Вас и стихами к Вам, другой жизни нет. Снитесь мне каждую ночь, это сладкая пытка. Сон под Новый (24 г.) записан. Снился он мне, очевидно, в тот час, когда Вы еще не уходили с острова.
Но не хочу (не должна!) о себе, хочу о Вас и о Вашем здоровье. На днях направлю Вам немного денег. Эти деньги — мои, о них никто не знает, сознание, что я хоть чуточку облегчаю Вашу внешнюю жизнь (которая мне дороже всех внутренних, моей в том числе!) моя единственная радость. Вы ее у меня не отнимите.
Часто, проходя мимо какой-нибудь витрины — соблазн, который тотчас же перебарываю. В вещах, даже самых новых — всегда что-то личное: личность выбора, направленность вещи на Вас. Это бы Вас растравляло, и этого не надо.
Благодарна Вам каждый миг своей жизни. Вся любовь, вся душа, все мысли с Вами. Когда кто-нибудь передает от Вас привет, сердце останавливается.
— Нашелся Чабров! [17] Завтра же пишу ему, чтобы разложил карты: на Вас и на меня (отдельно, не предупреждая). Гадания пришлю.
16-го января.
Друг, простите мне эту слабость, слишком больно.
Ночью внезапно просыпаюсь: луна во всю комнату, в ушах слова: «Еще третьего дня он говорил мне, что я ему ближе отца и матери, ближе всех». И мое: «Ложь! Неправда! Милее, новее, желаннее, пусть! Но ближе — нет!»
(Это Б<улгако>ва [18] говорила в моем сне).
Кстати, отсутствие великодушия или чутья? Вчера я, не удержавшись, сдержанно: «Ну, как Р<адзевич>?»
Большая пауза, и ледяным тоном: «Он болен». Я, выдерживая паузу: — «Чем?» — «Невроз сердца». — «Лежит?» — «Нет, ходит».
И, не пережидая вопроса: «М<арина> И<вановна>, я бы очень хотела прочесть Вашу прозу», и т.д.
Ах, мою прозу хочешь прочесть, а ПОЭМУ моей жизни нет?!
О, Радзевич, клянусь, будь я на ее месте я бы так не поступала! Это то же самое, что запрещать нищему смотреть на дворец, которым он вчера еще владел. Во мне негодование встало. Ведь, если она что-нибудь понимает, она должна понять, что один вид ее для меня нож, что только мое исконное спартанство, а может быть и мысль, что обижая ее, я обижу Вас, заставляет меня не прекращать этого знакомства.
Потом среди совсем уже другого разговора, отчеканивая каждый слог: «Я забыла сказать, что Р<адзевич> просил передать Вам привет».
— Надо вытереть окно, сказала я, — ничего не видно! И, достав платок, долго-долго протирала все четыре стеклянных квадрата. — Слезы залили всё лицо. —
17
A.A. Чабров — см. письма к нему:
18
Булгакова Мария Сергеевна (в первом браке Родзевич, во втором Сцепуржинская; 1898–1979) — дочь С.Н. Булгакова, близкая знакомая Цветаевой до ее отъезда в СССР (ей адресована одна из последних открыток, посланных Цветаевой в Гавре перед отправлением парохода 12 июня 1939 г.). В июне 1926 г. вышла замуж за Родзевича. От первого брака имела дочь Наталью, от второго — сына Федора. Позднее опубликовала статью «О творчестве Марины Цветаевой» (