Ты — мой вершинный брат, все остальное в моей жизни — аршинное.
«Игры слов и смыслов», — какую-нибудь книгу свою я так назову.
Борис, а ты помнишь Лилит? Борис, а не было ли кого-нибудь до Адама?
Твоя тоска по мне — тоска Адама по Лилит, до-первой и нечислящейся. (Отсюда моя ненависть к Еве!)
Жена Э<ренбур>га рассказывала, как вы вместе ехали на вокзал (они уезжали, Вы провожали). «Был замечательный вечер». Борис, это ты со мной ехал на вокзал, меня провожал.
Только не на глазах встречу, только не на глазах!
Все стихи и вся музыка — обещания обетованной земли, которой нет. Поэтому — безответственно и беспоследственно. Они сами — то!
Борис, а ты — верный. Ты слишком тяжел, чтобы постоянно перемещаться. Демона, любящего (или губящего) десять Тамар, я не мыслю [291]. Думал ли ты когда-нибудь о смехотворной (жалкой) стороне Дон-Жуана? Любуясь им, я бы не могла любить его: мне было бы неловко, что после меня можно любить еще кого-нибудь.
Борис Пастернак, — это так же верно, как Монблан и Эльбрус: ведь они не сдвинутся! А Везувий, Борис, сдвигающий и не сдвигающийся! Всё можно понять через природу, всего человека, — даже тебя, даже меня.
Тогда — парнасцы, сейчас — везувийцы (мое слово) [292]. И первые из них: ты, я.
Это я случайно, Борис, из тетрадки для стихов, остальное развеялось и размылось. Ведь моя жизнь — неустанный разговор с тобой. Пишу тебе на листе из той же тетради, это самое мое собственное, вроде как на куске души. Чтобы ты лучше понял меня: у меня есть чудная бумага, целый блокнот, мужской, вроде пергамента, но писать тебе на бумаге, подаренной другим — двойная измена: обоим (ведь по отношению к нему ты — другой!) Есть вещи щемящие.
Измена — чудесное слово, вроде: разлука. Ножево́е, ножёвое. И только звук его знаю, смысл — нет. Изменить можно только государю, т.е. высшему, а как я ему изменю, когда оно во мне? В быту это есть — измена, сам быт — измена: души. Изменять с душой быту — ничего, кажется, другого в жизни не делала. Понимаете, иное деление, чем любовник и муж.
Я живу возле Праги, безвыездно и невылазно, никого не вижу, кроме Али и С<ережи>. Много стихов. Скоро выходит моя книга, может быть получишь одновременно с письмами. Следующий — далекий — этап: Париж. С тобою бы хотела встретиться через год: 1-го мая 1926 г. (а рука по привычке души пишет <19>25 г.!). Сейчас я совсем связана: мальчиком и новизной чувства к нему. А тогда ему будет больше года, я уже буду знать, что у меня за сын и наверно — что у меня сын.
Ты ведь можешь любить чужого ребенка, как своего'? У меня всё чувство, что я умру, а вам вместе жить, точно он ровесник тебе, а не твоему сыну.
Борис, думай о мне и о нем, благослови его издалека. И не ревнуй, потому что это не дитя услады.
Посвящаю его тебе как божеству.
Мой адр<ес>: Všenory, č<islo>23 (p.p. Dobřichovice) u Prahy — мне — Чехо-Словакия.
Впервые — Русская мысль. 1993. 14–20 окт. (по копии А.Е. Крученых, публ. Л. Мнухина и Л. Саакянц). СС-6. С. 242–245. Печ. по: Души начинают видеть. С. 103–107.
19-25. O.E. Колбасиной-Черновой
Вшеноры, 14-го февраля 1925 г.
Дорогая Ольга Елисеевна.
Кто Вас смутил приездом: С<ережа> думает, что Самойловна. (NB! У Вас их две: une a Paris, l'autre a Prague {65} [293]). Если не Белобородова и не кто-нибудь власть имущий или возле власть имущих пребывающий — не слушайте и не приезжайте. Если Л<яц>кий найдет возможным продлить Вашу ссуду, он это сделает и без Вас, если нет — никакое Ваше временное пребывание не поможет. Ведь через две недели Вы все равно уедете, и опять придется получать за Вас — Прага так мала — все узнается. Приезд сейчас, по-моему, только перевод денег. Ведь чехи иным и заочно выплачивают ссуду. Тэффи, Б<альмон>ту, еще кому-то, стало быть все дело в их доброй воле и в Вашем счастье (!).
292
В тетрадном наброске Цветаевой о прозе Пастернака есть следующий фрагмент:
«Есть два рода поэтов: парнасцы и — хочется сказать — везувцы (-ийцы? Нет, везувцы: рифма: безумцы). Везувий, десятилетия работая, сразу взрывается всем» (
293
A.C. Карбасникова и С.С. Морковина. Не исключено, что вторая «Самойловна», пражская И.С. Сермус, см. коммент. 9 к письму к O.E. Колбасиной-Черновой от 2/6 ноября 1924 г.