О, Р<одзевич>, клянусь, будь я на ее месте я бы так непоступ<ала?>! Это то же самое, что запрещать нищему смотреть на дворец, который у него вчера продали с молотка. Нововладельчество во всей его грубости и мерзости. Право последнего. Право присутствия. Во мне негодование встало. Ведь, если она хоть что-нибудь понимает, она должна понимать, что каждое ее посещение — один вид ее! — для меня нож, что только мое исконное спартанство и — может б<ыть> мысль что обижая ее я обижаю Вас — заставляет меня не прекращать этого знакомства.
Потом, среди совеем уже другою разговора, отчеканивая каждый слог:
— Я забыла сказать, что Р<одзевич> просил передать Вам привет.
— Надо вытереть окно, сказала я, ничего не видно.
И достав носовой платок долго-долго протирала все четыре стеклянных квадрата.
Посмертная ревность? Но тогда не ходи к <пропуск одного слова> на могилу и не проси у него песен.
Мо́лодца я ей все-таки прочла, как всегда буду делать всё, о чем Вы попросите — во имя Ваше и в память Вашу.
Но перебарывая одну за другой все «земные» страсти (точно есть — небесные!) я скоро переборю и самую землю. Это растет во мне с каждым днем. Мне здесь нечего делать без Вас. — Р<одзевич>! — Я недавно смотрела «Женщину с моря» — слабая пьеса и фальшивая игра — но я смотрела ее в абсолюте, помимо автора и исполнителей. Обычная семейная трагедия: справа — долг, слева — любовь. Любовь — моряк, а сама она «с моря». И вот, Р<одзевич>, она остается.
Глядя на нее (я пьесы не знала) я всё время, всем гипнозом своим подсказывала: — Ни с тем, ни с другим, — в море!
Р<одзевич>, не обвиняйте меня в низости и не судите до сроку.
Итак, если заболеете (будете лежать) позовете? О, я ни в чем не нарушу покоя Вашей души. Кроме того, увидев Вас, просто увидев, услышав — нет, это такое счастье, к<оторо>го я даже не могу мыслить.
Не болейте, мое солнышко, будьте здоровы, веселы, знайте, что моя любовь всегда с Вами, что все Ваши радости — мои. На расстоянии это возможно.
Целую Вашу руку в ладонь.
Просьба: не слушайте никаких рассказов обо мне. Я сейчас в Вашей жизни — мертвец: без ПРАВА ЗАЩИТЫ.
«А на его могилке растут цветы, значит ему хорошо» — это всё, что, в лучшем случае, Вы обо мне услышите. Не давайте вставать между нами (полнотою фактического незнания и полнотою внутреннего знания) третьему лицу: жизни. И еще просьба: не рассказывайте обо мне Б<улгако>вой: не хочу быть Вашей совместной собственностью.
(«Et dites-vous parfois mon nom dans un baiser…» M<ademoiselle>de Maupin. {13} [20] Пометка 1933 г.)
Посылаю Вам посылочку. Не сердитесь. Больше писать не буду.
Впервые — HCT, С. 282 284. Печ. по указанному изданию.
5-24. В Комитет помощи русским писателям и ученым во Франции [21]
Прага, 4-го марта 1924 г.
В Парижский Комитет помощи русским писателям и ученым:
Ссуду в размере 275 французских> фр<анков> (400 чешск<их> крон) с благодарностью получила.
Впервые — СС-6, С. 662. Печ. по тексту первой публикации.
6-24. <А.А. Чаброву>
<Март 1924 г.>
(Не Р<одзевичу>)
Вы хотите перейти через жест, я хочу перейти через слово, — не хочу слов (обычной монеты), не хотите жеста (своей обычной) — из какой-то гордости. Слово со всеми, жест — со всеми, хотим говорить друг с другом на чужом (его) языке.
Я нашла формулу: меня притягивает к Вам Ewig-Weibliche {12}.
Мы с Вами заблудились в Pays du Tendre {14}, — видите — немалая страна! (Malá Strana! {15})
et son amitié encore qui était plus grande que son amour {16}.
Впервые — HCT. С. 291. Печ. по тексту первой публикации.
7-24. К.Б. Родзевичу
Прага, 26-го марта 1924 г.
Дружочек дорогой,
Временный денежный затор, — не объясняйте забвением!
Впервые — Письма к Константину Родзевичу. С. 153. Печ. по тексту первой публикации.
8-24. Р.Б. Гулю
21
Об истории создания и деятельности Комитета см.: Гладкова Т.Л., Мнухин Л.A. Русские архивные материалы в Париже / Берега. Информационно-аналитический сб. СПб., 2003. № 2. С. 4–6.