Впервые — НП. С. 181–185. СС-6. С. 746–748. Печ. по СС-6.
47-25. Б.Л. Пастернаку
25 июня 1925 г.
Сейчас словила себя на том, что вслух, одна в комнате, сказала — «Все мои — там», как когда-то в Советской России о загранице. О, Борис, я всегда за границей, и там и здесь, мое здесь всегда изничтожается там (тем — Там!), но возвр<ащаясь> к возгласу, тому и этому: да, мои — подвига <вариант: солдата> во мне — мои! — были здесь, где я сейчас, а мои — поэта-меня — мои (а поэт — тоже солдат!) действительно там, где Вы сейчас. И проще: Россия, вся, с ее печен<егами>, самозванцами, гипсовыми памятниками в<ождям> [471] вчерашнего дня и какими — из радия? — памятниками Будущего — Вы, Борис. Кроме Вас у меня в России нет дома: maison roulante — croulante {116} — Вы.
Я Вас чувствую главой поколения (на весь Вавилон выше!). Вы последний камень рушащегося Вавилона, и Ваше имя, Борис, в м<оем> с<ознании> звуч<ит>, как угроза грома — рокотом — очень издалека. И не то крест<иться>, не то ставни закрыв<ать>. А я на этот гром — две<ри> на<стежь> — авось!.. (И мысль: неужели у него есть руки (не рука<ми> перо держ<ит> или руками, чтобы его не выхв<атили>) — чтобы держать перо и губы — чтобы сказать: Марина!
О как я слышу это свое имя из Ваших уст! Как глухо, как на пороге губ и как потом (рот — как Красные ворота, это Аля сказала) рот как Красные ворота и мое имя, как торжественная колесница, (р — гром).
А еще — люб<лю> <нрзб.>, вжавшись лбом в пле<чо> и в ладонь, помнишь, как в первом моем стихе к тебе [472], в котором я сознательно говорила на твоем языке (тайном!).
Для меня дело в любви не в силе, а в умении. Сила, это пустынник и медведь [473]. М<ожет> б<ыть> — умение в силе?
Впервые — Души начинают видеть. С. 112–113. Печ. по тексту первой публикации.
48-25. A.A. Тесковой
Вшеноры, 26 июня 1925 г.
Дорогая Анна Антоновна,
Очень рада, что окликнули, — я уже боялась, что Вы на меня в обиде за ту коротенькую записочку в ответ на чудесную объемистую посылку. И сто раз хотела Вам еще написать, — но роковое «некогда», ничего не успеваю.
Очень жду Вас во вторник с г<оспо>жой Юрчиновой, очень хочу, чтобы она мне понравилась (я — ей — на втором месте!)
О Pen Club'e [474] расскажу — непосредственно, как всегда. Очень жалела, что Вас там не было, сидели бы вместе.
А у нас грозы, — каждый день по две. И множество роз в саду, — грозы розам в пользу!
Жаль, что не знаю Вашего поезда, а то бы Аля встретила.
Итак, до скорого свидания!
Впервые — Письма к Анне Тесковой, 2008, С. 22–23. Печ. по укачанному тексту.
49-25. O.E. Колбасиной-Черновой и A.B. Черновой
Вшеноры, 30-го июня 1925 г.
Дорогие Ольга Елисеевна и Адя,
На этот раз Аде кофту (Адя. Вы не сразу поймете, в чем дело: скрещивается и завязывается сзади). Цвет, по-моему. Ваш.
Пишу второпях, утром под шум примуса и Муркин тончайший, нежнейший, протяжнейший визг (деликатное упоминание о том, что мокр).
Ваши последние письма получила (О<льги> Е<лисеевны> с письмом Вадима и вчера Адино — Аля). Отвечу как следует, но сейчас спешная оказия, не хочется пропускать, едут Булгаковы [475] и Исцеленновы (оказ<ывается>, два Н) [476].
Мур цветет: громко смеется, хорошеет, тяжелеет, очаровывает всех. Катя Р<ейтлингер> неожиданно вышла замуж [477]. У Веры Андреевой [478] скарлатина, увезена на 1 ½ месяца в барак, в Прагу, с А<нной> И<льиничной> беседуем через забор. Скоро пришлю карточки Катиной свадьбы, мы с Алей были и снимали. Еще из новостей: монах: задолжав всем (в частности, Беранеку тысяч десять) и пропавший без вести который месяц, оказался «сидящим на земле» (т.е. вспахивающим ее) в Словакии. Увез безвозвратно Сережино непромокаемое пальто. Честнейший Р<у>дин до сих пор не выслал ни кроны долга, и С<ережа>, покрывая, до сих пор без редакторского жалования. В следующем письме напишу о «дорогом» (кажется все-таки в кавычках!). Сталинский живет рядом, в Ржевницах, и навещает исключительно Пешехоновых (нашел!).
471
Вероятно, речь идет о памятнике героям национального прошлого, которые временно воздвигались в Москве в первые годы после революции в рамках так называемого плана «монументальной пропаганды».
472
Имеется в виду стихотворение Цветаевой «Неподражаемо лжёт жизнь…» (1922; сб. «После России»;
474
PEN club (Пен-клуб) основан как объединение писателей в Лондоне в 1921 г. Пражский Пен-клуб был создан 15 февраля 1925 г. Цветаева присутствовала на заседании клуба 18 июня 1925 г., устроенном в честь французского писателя Рони (одного из двух братьев, писавших под одним и тем же псевдонимом: Rosny). На встрече, кроме Цветаевой и Рони с женой, были Карел Чапек, P.A. Ляцкий, инженер Ф. Коль (основатель пражского Пен-клуба), Ф. Кубка и др. (Подробнее см.:
476
В своих комментариях Г.П. Струве отметил, что Цветаева здесь ошиблась (