Выбрать главу

Я не жалуюсь, я только ищу объяснения, почему именно я, так приверженная своей работе, всю жизнь должна работать другую, не мою. Дело не в детях — они помогают: дочь (14 лет, я вышла замуж 17-ти) [23] вполне реально, сын (3 года) — тем, что существует. Дело — всю жизнь, даже в Революцию не верила! — может быть действительно — в деньгах?

Были бы деньги, села бы в поезд и приехала бы к вам (Вам и маме Бориса) в Берлин, посетила бы Вашу выставку [24], послушала бы о Вашей молодости и Борисином детстве, я люблю слушать, прирожденный слушатель — только не лекций и не докладов, на них сплю. Вы бы меня оба полюбили, знаю, потому что я вас обоих уже люблю. Борис мне чудно писал о своей маме — отрывками — полюбила ее с того письма [25].

А Борис совсем замечательный, и как его мало понимают — даже любящие! «Работа над словом»… «Слово как самоцель»… «Самостоятельная жизнь слова»… — когда все его творчество, каждая строка — борьба за суть, когда кроме сути (естественно, для поэта, высвобождающейся через слово!) ему ни до чего дела нет. «Трудная форма»… Не трудная форма, а трудная суть. Его письма, написанные с лету, ничуть не «легче» его стихов. — Согласны ли Вы?

По его последним письмам вижу, что он очень одинок в своем труде. Похвалы большинства ведь относятся к теме 1905 года, то есть нечто вроде похвальных листов за благонравие. Маяковский и Асеев? Не знаю последнего, но — люди не его толка, не его воспитания, а главное — не его духа. Хотелось бы даже сказать — не его века, ибо сам-то Борис — не 20-го! Нас с ним роднят наши общие германские корни, где-то глубоко в детстве, «О Tannenbaum, о Tannenbaum» [26] — и всё отсюда разросшееся. И одинаковая одинокость. Мы ведь с Борисом собирались ехать к Рильке — и сейчас не отказались — к этой могиле дорожка не зарастет, не мы первые, не мы последние. — Дорогой Леонид Осипович, когда освободитесь, — запишите Рильке! Вы ведь помните его молодым [27].

_____

Много и с большим увлечением рассказывала о вас обоих Анна Ильинична Андреева, восхищалась московскостью жизненного уклада — «совсем арбатский переулочек!», а главное вашей — обоих — юностью и неутомимостью. Она меня очень благодарила за эту встречу, а я — ее за рассказ.

Горячо радуюсь делам выставки. Бесконечно жалею, что не увижу. Я Вас видела раз в Берлине, в 1922 г<оду>, где-то около Prager-Platz, Вы шли с совсем счастливым лицом, минуя людей, навстречу закату. Я Вас очень точно помню, отпечаталось.

Ради Бога, не считайтесь сроками и письмами, для меня большая радость Вам писать. Давайте так: Ваша мысль в ответ пойдет за письмо.

                              МЦ.

Да! Недавно, с оказией, послала Борису чудный портсигар с металлическим (змейкой) затвором и зажигалку, самую лучшую, — ее мне недавно подарили. Что раньше потеряет?

Впервые — НП. С. 254–257. СС-6. С. 295–297. Печ. по СС-6.

6-28. П.П. Сувчинскому

<Начало февраля 1928 г.> [28]

Милый Петр Петрович,

Обращаюсь к Вам с большой просьбой: сделайте все возможное, чтобы пристроить прилагаемые билеты, издатель взял на себя 25, на мою долю пало 15, тогда только книга начнет печататься [29].

Техника такова: подписчик заполняет бланк (нужно для нумерации) [30] и направляет по указанному адресу, издателю. С<ергей> Я<ковлевич> доскажет остальное.

Бланк важен только с деньгами, иначе он называется посул. Простите, ради Бога, за просьбу.

                              МЦ.

Впервые — Revue des Etudes slaves. С. 220. CC-6. С. 325. Печ. по СС-6.

7-28. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d’Arc

5-го февраля 1928 г.

Дорогая Саломея, две больших просьбы. Ради Бога — иждивение или хоть часть, в этом месяце С<ережа> не играл [31], а я ни строки не напечатала, нечем жить, и каждый день может нагрянуть газ. Опускаю и молочников и булочников. Положение поганое, меня хоть в Сов<етской> России и наградили богемским миросозерцанием, но в отношении задолженности (зависимости) трагически-буржуазна. — Выручайте! — Второе: ПУ — ТЕР — МАН. Что́?! Где?! КАК?! В из<дательст>ве домашнего адреса не дают, как узнать? Со всех сторон расспросы о книге — что отвечать? Вообще, что мне с ним делать? [32] Посоветуйте. Уже дважды просили на отзыв. От факта книги (какова бы ни была!) многое зависит, могла бы съездить напр<имер> почитать в Чехию, мне об этом писали. И — пустые руки. Расскажите ему об этом, если позвонит. Ради Бога, простите за лишние заботы. Целую Вас.

вернуться

23

Неточность. Дочери шел 16-й год, Цветаева вышла замуж в 19 лет.

вернуться

24

Первая персональная выставка Л.О. Пастернака за границей, открывшаяся в конце 1927 г. в Берлине, в частном салоне В. Хартберга. «Успех превзошел все мои ожидания как в моральном, так и в материальном отношении», — писал о выставке Л.О. Пастернак (Записи разных лет. М.: Сов. художник, 1975. С. 93).

вернуться

25

В апреле 1926 г. Б. Пастернак прислал Цветаевой анкету для предполагавшегося издания биобиблиографического словаря современных писателей. В анкете Цветаева написала, что ее мать была «ученица Рубинштейна, редкостно одаренная в музыке. Умерла рано» (СС-4.С. 621). В письме к Цветаевой от 20 апреля 1926 г., о котором она упоминает, Пастернак рассказал о своей матери: «Вчера я прочел в твоей анкете о матери. Все это удивительно! Моя в 12 лет играла концерт Шопена, и кажется Рубинштейн дирижировал. Или присутствовал на концерте в Петерб<ургской> консерватории. Но не в этом дело. Когда она кончила, он поднял девочку над оркестром на руки и, расцеловав, обратился к залу (была репетиция, слушали музыканты) со сл<овами>: «Вот как это надо играть». <…> Она жива. Я, верно, в нее. Она воплощенье скромности, в ней ни следа вундеркиндства, все отдала мужу, детям, нам. Но это я пишу о тебе. Утром, проснувшись, думал об анкете, о твоем детстве и с совершенно мокрым лицом напевал их, балладу за балладой, и ноктюрны, все в чем ты выварилась и я. И ревел. Мама при нас уже не выступала. Всю жизнь я ее помню грустной и любящей» (Души начинают видеть. С. 185).

вернуться

26

«О Tannenbaum, о Tannenbaum» — «О ёлочка, о ёлочка» (нем.). — название и первая строка немецкой рождественской песенки.

вернуться

27

В серии зарисовок «Мои встречи и модели» Л.О. Пастернак «записал» портрет молодого Рильке: «В один из прекрасных осенних дней <…> в моей мастерской стоял молодой, очень еще молодой, белокурый, хрупкий, в темно-зеленом тирольском плаще. <…>…весь внешний облик этого молодого немца <…> с его небольшой мягкой бородкой и крупными голубыми, по-детски чистыми, вопрошающими глазами и то, как он стоял, осматривая комнату, скорее напоминал русского интеллигента. Его благородная осанка, его жизнерадостное, подвижное существо, необузданный восторг по поводу всего виденного уже в России <…> — все это сразу очаровало меня» (Там же. С. 146). Кисти Л.О. Пастернака принадлежит также портрет Рильке, написанный в 1926 г. (Там же. С. 149).

вернуться

28

Письмо датируется по содержанию.

вернуться

29

Речь идет о книге стихов Цветаевой «После России», вышедшей из печати в конце мая 1928 г. Издание книги субсидировал И.Е. Путерман (о нем см.: Письма 1924–1927. С. 560), оставшаяся часть необходимой суммы собиралась по подписке. По выходе книги в свет Цветаева подарила один экземпляр Сувчинскому с надписью: «Петру Петровичу Сувчинскому — в знак будущего. Марина Цветаева. Медон, 31 мая 1928 г.» (СС-6. С. 333).

вернуться

30

О нумерованных экземплярах сборника см. письмо Цветаевой к Л.О. Пастернаку от 9 февраля 1928 г. и коммент. к нему и письмо к А.А. Тесковой от 10 февраля 1928 г.

вернуться

31

С.Я. Эфрон подрабатывал на киностудии в качестве статиста.

вернуться

32

См. письмо к тому же адресату от 25 февраля 1928 г.