Марина Цветаева. Письма 1933-1936

Он: — Сноговая. И через минуту, щекой к руке: — Я очень извиняюсь, что я Вас назвал гадиной, Вы конечно не гадина, — совсем не похожи — это мой рот сам сказал. Но почему Вы мне не позволяете прилизывать бакер-стритом? (Помешан на рекламе и, главное, на «современных» мужских прическах: вес волосы назад и прилизаны так, что (моим) вискам больно, — ходят без шляпы ибо сплошное жирное сало.) Кстати, умоляет меня красить волосы.

Я, Борис, сильно поседела, чем очень смущаю моих (на 20 лет старших) «современниц», сплошь — черных, рыжих, русых, без ни одной седой ниточки.

Каждым моим седым волосом указываю на их возраст.

— А ведь любят серых кошек. И волки красивые. И серебро.

_____

Фраза о стихах.

Впервые — Души начинают видеть. С. 543 547. Печ. по тексту первой публикации.

37-33. В.В. Рудневу

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

27-го мая 1933 г.

                         Дорогой Вадим Викторович,

Я сочту себя совершенно удовлетворенной и неприятное недоразумение вполне исчерпанным[193], если «Совр<еменные> Записки» напечатают весь конец Живого о живом — с 86 стр<аницы> до конца — полностью. Это шесть машинных страниц — 3 * Ваших?

Если Вам (вам) по каким-либо причинам неприятен факт перепечатки из «Последних новостей»[194] — снимем «Последние новости, № такой-то», оставив только текст. За него редакция отвечать не может.

Мне этот отрывок необходим трижды; 1) как свидетельство отношения «новых поколений» к поэту и старости. Картина НРАВОВ. 2) как последнее сохраненное нам видение Волошина <.> 3) как повод к моим последним, окончательным, собирательным словам: слову.

Голубчик, поймите меня, вся моя рукопись с первого слова и до последнего — дружеское и поэтическое видение явления, нельзя от поэта ждать «объективной оценки», за этим идите к другим, поэт есть усиленное эхо[195], окрашивающее отражение, вещь плюс я, т. е. плюс — страсть. В этой рукописи двое живых: М<акс> В<олошин> и я, и вещь так же могла бы называться «Живая о живом». А я — без конца рукописи, без итога, без апофеоза — НЕ Я. Когда я в 1924 г. в Праге писала о С<ергее> М<ихайловиче> Волконском («КЕДР»[196]), я слышала от редактора[197] (сборника «Записки наблюдателя») те же упреки: — «Вы о Волконском пишете как об абсолюте, — как о Гёте» и т. д., мне этот упрек «преувеличений» ведом с колыбели (NB! Подпись под одним моим детским сочинением в Швейцарии: «Trop d’imagination, trop peu de logique»[198]. Аттестация характера была: violente[199].)

Но есть у меня, в одних моих стихах, на него — раз навсегда ответ, а именно:

ПРЕУВЕЛИЧЕННО, ТО ЕСТЬ:
ВО — ВЕСЬ — РОСТ[200]

Разъяснять это утверждение — возводить целое миросозерцание, поверьте, да просто увидьте, что такова вся моя природа — и природа всякого поэта. Сущность его. Зерно зерна[201]. Без «преувеличения» не было бы не только ни одной поэмы, — ни одной строки.

И еще одно: для меня, когда люблю и благодарна, все слова малы*, не только «для меня», а всякое слово, даже «Бог» безмерно-меньше чувства, его вызывающего, и явления, это чувство рождающего.

Не перехвалишь. Не переславишь.

Пальцев одной руки хватит чтобы перечислить людей, которым я в жизни та*к благодарна, как Волошину. Я не могу неполной хвалы. Опять-таки: делайте пометку, какую угодно, сражайтесь своими средствами, опровергайте, но дайте мне сказать. ДОсказать.

Если этот мой вопль до Вас дойдет, давайте следующее. Моя просьба, чтобы с 86 стр<аницы> до конца, не пропуская ни одной строки, ибо конец для меня — главное: конец Макса и конец рукописи.

— Простите за огорчение с письмом Сабашниковой, я* в нем неповинна, ни в огорчении ни в письме. В искренности Вашей защит!i интересов читателя никогда не сомневалась, так же как в искренности Вашей попытки, ныне, со мной сближения Только Вы тогда переоценили мою уступчивость — как я* Вашу настойчивость, окончательность Вашего неприятия моего Макса в Революцию — я убеждена была, что стою перед неколебимым решением, — что же мне оставалось?

193

См. письмо Цветаевой к В.В. Рудневу от 19 мая 1933 г. и коммент. к нему, в том числе ответное письмо В.В. Руднева.

194

 …факт перепечатки из «Последних новостей». — В заключительной главке очерка Цветаева привела отрывок из воспоминаний российского беженца некоего Москвина о короткой встрече автора с Волошиным в последние годы жизни поэта, дав при этом ссылку: «Перепеч<атано> из Посл<едних> Нов<остей>». Москвин: Хождение по ВУЗам (СС-4. С. 218–219). Воспоминания Москвина печатались в 44 номерах газеты с сентября 1932 г. по июнь 1933 г. Указанный отрывок можно было прочесть и в кн.: Москвин М. Хождение по вузам: Воспоминания комсомольца. Париж, 1933.

195

Подобный образ эха нередко встречается у Цветаевой: «гысячегрудое эхо всех его Кавказов» («Световой ливень», СС-5. С. 234), «ослабленное эхо души» («Поэт о критике», СС-5. С. 284), «стотысячное эхо» («Поэты с историей и поэты без истории», СС-5. С. 425) и др.

196

Статья Цветаевой «Кедр. Апология. (О книге кн. С. Волконского „Родина“)» опубликована в литературном сборнике «Записки наблюдателя. I» (Прага, 1924).

197

…я слышала от редактора… Имеется в виду Крачковский Дмитрий Николаевич (1882–1947), прозаик, с 1918 г. жил в эмиграции. Цветаева считала его «горе-писателем и издателем, воплощением Mania Grandiosa» (Письма 1924–1927. С. 62).

198

Слишком много воображения, слишком мало логики (фр.).

199

Буйная (фр.).

200

Цитата из «Поэмы Конца» Цветаевой (СС-3. С. 32).

201

 Зерно зерна. — В главке «Зерно зерна» в эссе «Искусство при свете совести» Цветаева писала: «He-поэт, над-поэт, больше чем поэт, не только поэт — но где же и что же поэт во всём этом? Der Kern des Kernes, зерно зерна.

Поэт есть ответ.

От низшей степени простого рефлекса до высшей — гётевского ответствования — поэт есть определённый и неизменный душевно художественный рефлекс: на что* — уже вопрос — может быть, просто объема мозга. Пушкин сказал: на всё. Ответ гения.

Этот душевно-художественный рефлекс и есть зерно зерна…» (CC-5. С 363–364).