Кончаю Только еще одно. Никакого «каприза», т. е. прихоти, к<отор>ую я презираю. Все мои «стаканы» — органические, сорождённые со мною стаканы защиты, и никогда — себя: мира высшего (wie ich es sehe) — от мира низшего, в данном Сарином[387] случае — гения, старости, бывшей славы — от дряни.
А деспотизм — да, только просвещенный, по прямой линии от деда А<лександра> Д<аниловича> Мейна, который разбил жизнь моей матери и которого моя мать до его и своего последнего вздоха — боготворила[388].
А поляки — особ статья, но статья очень сильная.
Обнимаю Вас. А отвечать — не спешите. Сущее тоже не торопится.
МЦ.
Впервые — НП. С. 443-447. СС-7. С. 257–260. Печ. по СС-7.
71-33. В.В. Рудневу
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
4-го ноября 1933 г.
Милый Вадим Викторович,
Во-первых, очень огорчена Вашей болезнью (хотя не знаю — что*, «маршаковское лечение» звучит загадочно, ибо кроме как режущим его не вижу)[389] и сердечно желаю скорого выздоровления.
Во-вторых спешу сообщить, что ничем кроме рукописи с самого того письма к Вам не занята. Переписываю ее в четвертый раз и очень хотела бы еще и еще вплоть до седьмого, — и долго рассказывать, но метод писания прозы у поэта — всегда поэтический, т. е. стремление к абсолюту каждого слова, и, пока этого нет, полная неудовлетворенность, как бы окружающим ни нравилось. (Тайное знание всех изъянов.)
Другая же причина такой задержки — тема, мстящая за себя: дом у Старого Пимена, всей своей тяжестью севший мне на плечи и даже на* голову, — живу как под горой. Нельзя даром тревожить иных вещей, а вещи, в «Пимене» тревожимые, — страшные.
Решила следующее: вышлю Вам (надеюсь, нынче же, а нет — не позже понедельника, первую часть второй, чтобы сбыть — хоть часть горы. Хорошо, что Вы меня окликнули, иначе бы я никогда не кончила. Я вдруг в один прекрасный день поняла, что «Пимена» вообще нельзя кончить, что дело — в нем, что так в жизни и буду ходить кругом да около — той церкви в том переулочке. Кстати, недавно удостоверила на плане новой Москвы (так и называется) что оба переулка — и мой Трехпрудный и иловайский Старо-Пименовский — целы[390], т е. не переименованы, чему бурно обрадовалась.
Итак, сбыв первую часть второй, к середине недели сбуду и вторую. Мне очень интересно Ваше впечатление.
Пока же всего доброго, желаю поправки и простите за задержку.
МЦ.
<Приписки на полях:>
Живем в совершенном холоде с дымящимися, чадящими и гаснущими печами, всё истратив на терм, у сына сильное малокровие и болезнь печени, нужна диета и лекарства, кроме всего — нечем платить за школу.
P.S. Перечтя письмо, обнаружила карбункул и поняла маршаковское «лечение» (НОЖ).
Впервые — Надеюсь — сговоримся легко. С. 34–36. Печ. по тексту первой публикации.
72-33. В.Н. Буниной
9 ноября 1933 г.
Vera Bounine Belvedere Grasse
Premier prix Nobel noblesse pers*v*rance f*minine Marina[391]
Впервые в кн.: Саакянц А. Марина Цветаева С. 586. Печ. по тексту первой публикации.
73-33. В.Н. Буниной
Clamart (Seine)
10-го ноября 1933 г., канун Armistice[392] ( — a y нас, Вера, война никогда не кончилась).
Дорогая Вера,
Это письмо должно быть коротко — Вам их много придется читать[393]. И ответа на него не нужно Вам их много придется писать.
Хочу только, чтобы увидели: Кламар, в котором Вы может быть никогда не были, но всё равно, — любая улица — любой ноябрьский день с дождем — я, которую Вы наверное в лицо не помните — с Муром, которого Вы никогда не видели (4 ч<аса> дня, разбег школьников) — и: — Мама, почему Вы плачете? Или это — дождь? — Дождь, Мур, дождь!
Вера, это были слезы больше чем женского сочувствия: fraternit*[395] на женский лад[396] — восхищения — сострадания (я ведь знаю, как в жизни всё иначе) — глубочайшего удовлетворения — упокоения — и чего-то бесконечно-бо*льшего и совсем несказанного.
387
Имеется в виду Сара Бернар…все мои «стаканы» — «…мой стакан — через всю террасу — в дерзкую актрису, осмелившуюся обозвать Сару Бернар старой кривлякой…» («Живое о живом».
389
Маршак Аким Осипович (1885–1938) — доктор медицины, хирург. Работал во Франко-русском госпитале. Пользовался в Париже большой популярностью.
390
Бывший Пименовский переулок, переименован в Старо-Пименовский в 1922 г. Трехпрудный переулок — см. письмо к А.А. Тесковой от 20 января 1936 г.
391
Вере Буниной Бельведер Грасс
Первая премия Нобеля женскому благородству и постоянству Марина (
9 ноября в Париж пришло известие о присуждении И.А. Бунину Нобелевской премии. В этот же день Цветаева отправила телеграмму.
392
Перемирие (
11 ноября 1918 г. состоялась капитуляция Германии, что практически означало окончание Первой мировой войны. Этот день во Франции отмечают как национальный праздник.
393
Письмо Цветаевой продолжение отклика на присуждение И.А. Бунину Нобелевской премии. См. выше телеграмму В.Н. Буниной, а также письмо к А.А. Тесковой от 24 ноября 1933 г.
394
Заключительные строки из стихотворения «Новой жизни дуновенье…» русской поэтессы Глафиры Галиной (наст. фам. Эйнерлинг; 1873–1942) (сб. «Предрассветные песни», СПб., 1906, С. 54). Кроме стихов, Галина печатала сказки для детей и рассказы, переводила драматические произведения иностранных писателей. После революции эмигрировала.
Эти же строки Цветаева приводит в дневниковой прозе «Мои службы», когда описывает трудное возвращение домой после получения на работе мешка с картошкой. «Обратный путь с картошкой. (Взяла только два пуда, третий утаила.) Сначала беснующимися коридорами, потом сопротивляющейся лестницей, — слезы или пот на лице, не знаю.
Может, и дождь!..» (
396
Ср. в стихотворении «В час, когда мой милый брат…» («В час, когда мой милый брат Миновал последний вяз взмахов, выстроенных в ряд), / Были слезы — больше глаз…» и т. д.) из цикла «Провода», 7 (1923). (