А Вы, Вера, не волк, Вы — кроткий овец (мне кто-то рассказывал, что Вы все время читаете Жития Святых, — м<ожет> б<ыть> врут? А если не врут — хорошо: гора, утро, чистота линий, души, глаз, — и вечная книга…) Все лучшие люди, которых я знала: Блок, Рильке, Борис Пастернак, моя сестра Ася — были кроткие. Сложно-кроткие. Как когда-то Волконский сказал о музыке (и пространстве, кажется)
ПОБЕДА ПУТЕМ ОТКАЗА[409]
А природное, рожденное овечье состояние я — мало ценю. (Начав с коз, перешла к овцам!)
Итак, скоро увидимся? Радуюсь.
Хотела бы, Вера, долгий вечер наедине как в письме. Но Вас люди съедят. Знайте, что на дорогах жизни я всегда уступаю дорогу.
Честолюбия? Не «мало», а никакого. Пустое место, нет, — все места заполнены иным. Всё льстит моему сердцу, ничто — моему самолюбию. Да. по-моему, честолюбия и нет: есть властолюбие (Наполеон), а, еще выше, le divin orgueil[410] (моё слово — и моё чувство), т е. окончательное уединение, упокоение.
И вот, замечаю, что ненавижу всё, что -любие: самолюбие, честолюбие, властолюбие, сластолюбие, человеколюбие — всякое по-иному, но все — равно*. Люблю любовь, Вера, а не любие. (Даже боголюбия не выношу: сразу религиозно-философские собрания, где всё, что угодно, кроме Бога и любви.)
Об Иловайском пока получила следующий гадательный отзыв Руднева: «Боюсь, что Вы вновь (???) отступаете от той реалистической манеры (???), которой написан Волошин». Но покровительствующая мне Евгения Ивановна уже заронила словечко у Г<оспо>жи Фондаминской[411] (мы незнакомы) и, кажется, (между нами) Дедушку проведут целиком. Я над ним дико старалась и потеряла на нем (1 * месяца поправок) около пятисот фр<анков> на трех фельетонах в Последних Новостях.
Кое-что, думая о Вас и об Оле, смягчила. Напр<имер>, сначала было (А<лександра> А<лександровна>) — «Она, сильно говоря, конечно была отравительницей колодца их молодости», — стало: огорчительницей (курсивом).
Ну, вот.
Теперь во весь опор пишу Лесного Царя, двух Лесных Царей — Гёте и Жуковского[412]. Совершенно разные вещи и каждая — в отца.
И в тот же весь опор сейчас мчусь за Муром в школу. Он Вам понравится, хотя целиком дитя своего века, который нам не нравится.
Орден[413] отослан в субботу, думала, что Вы уже в Париже и что — разминетесь, но кто-то сказал, что Вы задержались.
Обнимаю Вас и Gl*ck auf![414] И — Muth zum Gl*ck![415] Во всяком случае — Muth! (Рифма — gut[416]).
МЦ.
<Приписка на полях:>
Из ляписа-лазури (ордена) в древности делали краску ультрамарин.
Впервые — НП. С. 449–452. СС-7. С. 261–262. Печ. по СС-7.
77-33. А.А. Тесковой
France
Clamart (Seine)
10, Rue Lasare Carnot
24-го ноября 1933 г.
Дорогая Анна Антоновна,
Наконец — письмо!
Пишу Вам в передышку между двумя рукописями: «Дом у Старого Пимена» — семейная хроника дома Иловайских (историк Иловайский — Вы наверное знаете? Мой отец был первым браком женат на его дочери, я не ее дочь) очень мрачная и правдивая история: дом, где все умирали, кроме старика, — вещь может быть пойдет в Совр<еменных> Записках[417], пишу стало быть в перерыв между «Старым Пименом» и «Лесным Царем»[418] (попытка разгадки Гёте). На помещение последней вещи мало надежды: кто сейчас, в эмиграции, интересуется Лесным Царем (Erlk*nig) и даже Гёте! Я, которую так долго травили за «современность» стихов — теперь вечно слышу упреки в несовременности тем моей прозы. (А Вы не думаете, что та «современность» и эта «несовременность» — одно, т. е. я?!)
Стихов я почти не пишу, и вот почему: я не могу ограничиться одним стихом — они у меня семьями, циклами[419], вроде воронки и даже водоворота, в который я попадаю, следовательно — и вопрос времени. Я не могу одновременно писать очередную прозу и стихи и не могла бы даже если была бы свободным человеком. Я — конце*нтрик. А стихов моих, забывая, что я — поэт, нигде не берут, никто не берет — ни строчки. «Нигде» и «никто» называются «Посл<едние> Новости» и «Совр<еменные> Записки», — больше мест нет. Предлог — непонимание меня, поэта, — читателем, на самом же деле: редактором, а именно: в Посл<едних> Нов<остях> — Милюковым, в Совр<еменных> Зап<исках> — Рудневым, по профессии врачом, по призванию политиком, по недоразумению — редактором (NB! литературного отдела)[420]. «Все это было бы смешно, когда бы не* было так грустно»[421].
409
Как когда-то Волконский сказал о музыке… — В письме к С.М. Волконскому от 28 марта 1921 г. Цветаева приводит его слова из главы «Музыка» книги «Художественные отклики» (СПб., 1912):
«Есть у Вас в главе о Музыке (Существо) — такая фраза:
— Конечно, вездесущее достигнутое не победою над пространством, а отказом от пространства…
Читаю сначала в точном применении к Музыке. — Формула.
Потом уцелевают три слова: Победа путем отказа» (
В письме к О.Е. Колбасиной-Черновой от 28 февраля 1925 г. Цветаева снова возвращается к словам Волконского о музыке: «Есть у Волконского точная формула (говорит о упраздненном пространстве в музыке и, сам не зная, о несравненно большем): „
411
Фондаминская Амалия Осиповна (урожд. Гавронская; 1882–1935) — жена И.И. Фондаминского.
418
Статья под названием «Два „Лесных Царя“» была опубликована в журнале «Числа» (1934, № 10). (
419
За предшествующие три года Цветаевой были написаны стихотворные циклы: «Стихи к Пушкину» (7), «Ода пешему ходу» (3), «Стихи к сыну» (3), «Ici-haut» (4), «Стол» (6). См.
420
См., например, письма Ю.П. Иваску от 4 апреля 1933 г., В.В. Рудневу от 19 июля 1933 г. и коммент. 2 к нему, И.П. Демидову от 1933 г. и коммент. 3 к нему.