— Посылала я Вам уже или нет оттиск моих пушкинских переводов?[75] Или только рукописную (ма-аленькую!) няню?[76] Посылаю оттиск на авось, если уже есть — верните, пожалуйста.
От того общества (романсы Римского-Корсакова)[77] пока — ничего. Очень надеюсь. Люблю эту работу. (Всякую работу люблю, всё что можно сделать руками.)
До свидания. Очень огорчена болезнью Вашей жены[78], и Вашим самочувствием.
Как только освобожусь — напишу еще. У меня в жизни разные важные события. Очень хочу с Вами встретиться.
Еще раз — спасибо.
МЦ.
<Приписки на полях:>
Вы — милый, внимательный, на старинный лад — друг.
P.S. Эпиграф к Вашему местожительству:
Февраль — кривые дороги[79] (Народная примета, даже — календарная).
Второе P.S. Нашла гениальную вещь из еврейской (ма-аленькой!) жизни в Голландии, написанную двумя голландцами, из которых один (и главный) явно — голландка[80]. При встрече дам прочесть. Лучше нельзя и нет.
Третье P.S. А нос у Вас (нас) не еврейский, а древнегерманский.
Впервые — Русская мысль. 1992. 16 окт., спец. прилож. С. 11 (публ. Е.Б. Коркиной). СС-7. С. 470. Печ. по СС-7.
18-37. В.Н. Буниной
Vanves (Seine)
65. Rue J<ean->B<aptiste> Potin
11-го февраля <марта>[81] 1937 г., четверг
Дорогая Вера.
Может быть Вы уже знаете, вчера, с 9-го на 10-ое[82] ночью, умер Замятин — от грудной жабы.
А нынче, в четверг, мы должны были с ним встретиться у друзей, и он сказал: — Если буду здоров…
Ужасно жаль, но утешает мысль, что конец своей жизни он провел в душевном мире и на свободе.
Мы с ним редко встречались, но всегда хорошо, он тоже, как и я, был: ни нашим ни вашим.
Вера милая, огромное спасибо за вечер, за досланные 20 фр<анков>, за неустанность Вашей дружбы.
Есть люди, из моих друзей, которые не продали ни одного билета, и по-моему это — не друзья. Я не от жадности говорю, а от глубочайшего непонимания такого толкования дружбы, меня такое внешнее равнодушие внутренне рознит, п<отому> ч<то> я дружбы без дела — не понимаю.
Но, в общем, вечер прошел отлично, чистых, пока, около 700 фр<анков> и еще за несколько билетов набежит. Я уже уплатила за два Муриных школьных месяца, и с большой гордостью кормлю своих на вечеровые деньги, и домашними средствами начала обшивать себя и Мура.
Еще раз — огромное спасибо!
О вечере отличный отзыв в Сегодня[83], и будет отзыв в Иллюстрированной России[84], а Посл<едние> Нов<ости> — отказались, и Бог с ними!
Получаю множество восторженных, но и странных писем, в одном из них есть ссылка на Ивана Алексеевича — непременно покажу при встрече. Но Вы скоро едете? Если не слишком устанете — позовите.
(Никто не понял, почему Мой Пушкин, все, даже самые сочувствующие, поняли как присвоение, а я хотела только: у всякого — свой, это — мой. Т. е. в полной скромности. Как Klärchen у Гёте говорит в Эгмонте[85] — про Эгмонта: — Mein Egmont… А Руднев понял — как манию величия и прямо пишет…)
Обнимаю Вас. Сердечный привет Вашим.
М.
<Приписка на полях:>
Аля едет на самых днях[86], но уже целиком себя изъяла, ни взгляда назад… А я в детстве плакавшая, что Старый Год кончается — и наступает Новый… «Мне жалко старого Года…»
Впервые — НП. С. 508–510. СС-7. С. 298. Печ. по СС-7.
19-37. В.Ф. и О.Б. Ходасевич
Vanves (Seine), 65, Rue J<ean->B<aptiste> Potin
13-го марта 1937 г., суббота
Дорогой Владислав Фелицианович и дорогая Ольга Борисовна,
Не дивитесь моему молчанию — Аля уезжает в понедельник[87], т. е. послезавтра, весь дом и весь день сведен с ума — завалы вещей — последние закупки и поручения, — неописуемо.
Как только уедет — я ваша.
Я, вообще, ваша — сейчас долго объяснять — но, чтобы было коротко: мои, это те и я — тех, которые ни нашим ни вашим. С горечью и благодарностью думала об этом вчера на свежей могиле Замятина[88], с этими (мысленными) словами бросила ему щепотку глины на гроб. — Почему не были?? Из писателей была только я — да и то писательница. Еще другая писательница была Даманская[89]. Было ужасно, растравительно бедно́ — и людьми и цветами, — богато только глиной и ветрами — четырьмя встречными. Словом, расскажу при встрече, надеюсь скорой. Есть очень любопытный изустный рассказ — о Москве сейчас. Обнимаю и скоро окликну.
75
Вероятно, речь идет о переводах стихотворений А.С. Пушкина («К няне». «Песня Председателя из „Пира во время чумы“») на французский язык, опубликованных в журнале «La Vie Intellectuelle» (1937, № 2).
77
По-видимому, Цветаева пишет о предполагаемой работе над переводами текстов романсов композитора Николая Андреевича Римского-Корсакова (1844–1908) на французский язык (
79
Место, где жил Ф.А. Гартман, — северное предместье Парижа — Courbevoie (courbe — кривой, voie — дорога;
81
Описка Цветаевой. Из содержания письма следует, что оно написано 11 марта, а не 11 февраля.
82
Замятин Евгений Иванович (1884–1937) — писатель. В 1931 г. уехал за границу, с 1932 г. жил в Париже. Работал для театра и кинематографа. Участник Конгресса в защиту культуры в Париже (1935). См. следующее письмо.
83
А.Ф. Даманская, автор заметки «Сын памятника Пушкина. На вечере Марины Цветаевой о великом поэте», писала:
«<…> Вчера Марина Цветаева читала перед густо наполненным залом о Пушкине. Казалось бы, что еще можно нового добавить о Пушкине после всего, что сказано о нем? И, удастся ли, думалось друзьям талантливой поэтессы, захватить внимание слушателей в эти дни, когда только что отшумел длинный ряд пушкинских празднеств. Но за какую бы тему ни бралась Марина Цветаева, о чем, о ком бы она ни рассказывала, — человек, вещь, пейзаж, книга, в ее творческой лаборатории получают новое, как будто неожиданное освещение, и воспринимающееся, как самое верное, и незаменимое уже никаким иным. <…> Пушкин хрестоматий, потом Пушкин благоговейно хранимых под подушкою книг, и, наконец, — но через какой долгий срок, и длинный путь приобщения „свой“ Пушкин — „мой Пушкин“, перед которым, преклоняясь, едва ли не талантливейший из современных русских поэтов, слагает великолепный нетленный венок: переведенные Мариной Цветаевой на французский язык стихи, переведенные бесподобно, и с такой тождественностью подлиннику, с такой чуткой передачей ритма, дыхания, аромата пушкинского стиха, что каждое стихотворение покрывалось восторженным и благодатным шепотом и словами благодарности…
Та часть чтения, в которой Цветаева рассказывала, как завороженная впервые прочитанной поэмой „Цыгане“ — она спешит в людскую приобщить к своей радости няньку, ее гостя, горничную, и как о детский восторг разбивается скепсис ее слушателей — особо пленила слушателей свежестью и нежной теплотой юмора.
„Мой Пушкин“ М. Цветаевой появится скоро в печати, но чтобы оценить всю значительность, всю прелесть этого произведения, — надо слышать его в чтении автора, и тогда лишь вполне уясняется и само название, тогда лишь вполне оправдана законность этого присвоения
84
Отзыв в «Иллюстрированной России» появился 13 марта 1937 г. Свои восторженные впечатления от пушкинского вечера Цветаевой описал Александр Александрович Гефтер (1885–1956), писатель и журналист (
89
Цветаева неточна. На похоронах Е.И. Замятина, состоявшихся на кладбище Тье под Парижем, кроме нее н Даманской из писателей были М.Л. Слоним (организовавший похороны), Р.Б. Гуль, Г. Газданов и др. (Новый журнал. 1967. № 89. С. 114).