В эссе об Андрее Белом «Пленный дух», написанном в 1934 году, Цветаева утешает себя тем, что любовь Нилендера к ней никогда не умрет:
«Но зато — и какое в этом несравненное сияние! — знаю, что если я, сейчас, столько лет спустя, или еще через десять лет, или через все двадцать, войду в его филологическую берлогу, в грот Орфея, в пещеру Сивиллы, он правой оттолкнет молодую жену, левой обвалит мне же на голову подпотолочную стопу старых книг — и кинется ко мне, раскрывши руки, которые будут — крылья».
В том, что девушка отвергла своего первого поклонника, не было, конечно, ничего удивительного — ни тогда, ни теперь. Тем не менее для Цветаевой это был первый шаг к зарождению определенной модели отношений: взаимность в любви она не могла принять. Она станет матерью или ребенком — ив каждой из ролей будет первенствовать. В действительности отказ Цветаевой от обоих предложений не привел бы к разрыву дружеских отношений, если бы весной 1910 года не разразился скандал, прекративший общение сестер с обоими мужчинами, и «роман с Эллисом» был кончен. Эллиса обвинили в том, что он вырвал несколько страниц из книг в библиотеке Румянцевского музея, где профессор Цветаев был директором. Произошло ли это варварство намеренно или по ошибке, о нем бы скоро забыли. Но между Цветаевым и его начальником, министром образования, уже существовала вражда в связи с происшедшей ранее кражей из музея ценных гравюр. Цветаев опасался, что этот новый инцидент может быть использован против него, и с тех пор был явно обижен на Эллиса: теперь ему грозило судебное обвинение и он учредил официальное расследование. В конечном итоге случай послужил причиной отставки Цветаева и погубил репутацию Эллиса.
Цветаева встала на защиту Эллиса. В одном из стихотворений она заявляет, что не собирается судить поэта, на которого все нападают; все можно простить за «плачущий сонет». Но она понимает, что ее очарованность им была иллюзией, которая кончилась; она знает, что «нельзя мечту свою хватать руками».
В эссе об Андрее Белом Цветаева по-доброму описывает Эллиса: «Один из самых страстных ранних символистов, разбросанный поэт, гениальный человек».
В первые месяцы 1910 года, после того, как волнения двух прерванных романов утихли, Цветаева была мятежной и несчастной. Ася в «Воспоминаниях» описывает странное поведение сестры, ее отстраненность, ее расстройство из-за внешности. В этот период Цветаева, возможно, пыталась покончить с собой. Ася упоминает о «предсмертном» письме к ней, которое она нашла, когда получила доступ к бумагам сестры. Письмо исчезло. Доказательств не осталось. Текст, однако, как вспоминает Ася, указывал, что Цветаева делится с сестрой уроком, который вынесла из несчастного романа с Нилендером: Марина советует сестре никогда не сожалеть, не рационализировать, никогда не бояться! (То есть она говорила: доверься своим инстинктам, эмоциям, доверься Черту!)
Тем летом профессор Цветаев, путешествующий по Германии по делам музея, привез дочерей в семью пастора неподалеку от Дрездена в надежде, что они там научатся умению вести хозяйство. Этот план не увенчался особенным успехом. «Я курю, — писала Цветаева, — волосы коротко острижены, [я ношу] высокие каблуки […]. Я посещаю статую кентавра в лесу, не могу различить свеклу и морковь (в семье пастора) — у меня столько недостатков, что их не сосчитать». Вместо того, чтобы готовить, она готовила свои стихи к публикации.
Цветаев взял дочерей в поездку в студию по литью гипса в Берлине, где разрешил им выбрать по статуе. Хотя Марина и не любила скульптуру, она искала среди многих одну «очень мою, не выбранную, а полюбившуюся с первого взгляда, предопределенную». И она ее нашла. Это была статуя амазонки, «голова откинута на плечи, брови искривлены страданием, не рот, а крик». Это был в точности собственный воображаемый образ Цветаевой.
По ее свидетельству, Цветаева писала стихи с шестилетнего возраста. Конечно, в годы после смерти матери она обратилась к поэзии за утешением. Теперь, после ее возвращения в Москву, ее стихи распространялись, имя становилось известным среди поэтов. Ее первый опубликованный сборник, «Вечерний альбом», появился осенью 1910 года. История публикации Цветаевой рассказана в эссе «Герой труда»: «Издала я ее по причинам, литературе посторонним, поэзии же родственным, — взамен письма к человеку, с которым была лишена возможности сноситься иначе». И стихи очень напоминают письма Цветаевой: личные, крайне откровенные, исповедальные.
Гимназисткой 7-го класса, никому не сказав, она просто «снесла стихи в типографию», выбрала обложку для книги и заплатила деньги. Когда книга была напечатана, она свезла все 500 книжек в магазин и «успокоилась». В рассказе она говорит, что не сказала отцу и не отослала ни экземпляра на рецензию. Однако Семен Карлинский сообщает, что он отправил несколько именных экземпляров известным писателям — среди них Валерий Брюсов, глава символистов, и Максимилиан Волошин, поэт, писатель и критик.
«Вечерний альбом» был посвящен Марии Башкирцевой, которая родилась в России в 1860 году, но большую часть жизни провела во Франции. После года, проведенного в Италии, она начала рисовать, но славу ей принес ее «Дневник» на французском языке. Он был переведен на множество языков и стал популярен в Европе. Цветаева, очевидно, отождествляет себя с Башкирцевой, чей дневник был сосредоточен на ее страстном духовном мире. Несомненно, ее смерть (от туберкулеза) в 24 года способствовала интересу Цветаевой. Карлинский намекает на другое сходство, цитируя упоминание дневника Башкирцевой в книге С. де Бовуар «Second sex» как «журнального исследования» женского нарциссизма. «Я люблю Марию Башкирцеву безумно, с безумной, безумной болью», — писала Цветаева Владимиру Розанову в 1914 году. «Целых два года я жила, тоскуя по ней. Она для меня такая же живая, как я сама». Сила этой фантастической страсти напоминает влюбленность Цветаевой в Надю Иловайскую. Действительно, первое стихотворение сборника о встрече с Надей во сне. В вечернем тумане очертания лица девушки в окне поезда возвращают ностальгию Цветаевой по этой давно ушедшей, несчастной красоте.
На «Вечерний альбом» вскоре появились отзывы Брюсова и Волошина, а также Николая Гумилева, мэтра акмеистов. Все три критика признали силу Цветаевой. Гумилев отметил смелые, личные, исповедальные черты ее поэзии, но подчеркивает, что «это не только прелестная книга признаний девушки, но также книга чудесных стихов». Брюсов, с другой стороны, хотел направить неоспоримый талант Цветаевой на более возвышенные предметы, далекие от детской и мамы. Цветаева прореагировала гневом на эту в некоторой степени покровительственную критику. Волошин был самым восторженным из них троих: она принадлежит, писал он, к поколению женщин-поэтов, чья лирика выражает новую глубину понимания и представляет коллективный голос женщин.
Стихи «Вечернего альбома» (написанные между 1908 и 1910 годами) не равны по своим достоинствам. Большинство из них романтизируют детство Цветаевой и оплакивают его потерю. В центре коллекции два русских слова, которые сложно перевести: «уют» — тепло, удобство, безопасность и «жуть» — страх, испуг, тревога. (Незадолго до самоубийства Цветаева заметит в дневнике, что в ее жизни больше нет «уюта».)
В то время как отец Цветаевой мало упоминается в этих стихах, мать появляется во всей своей соблазнительной силе: ее печальные глаза, губы, ее слезы, ее книги, ее музыка, ее влияние. Стихотворение «Маме» лучше всего выражает угнетенное состояние матери и покорность дочерей. Они услышали голос матери в звуках старого штраусовского вальса, и он влечет их от жизни в мир ее грез: