Особое внимание к вдохновляющей ее высшей силе выражено в двух лирических стихотворениях «Бог» и «Поэт», написанных в 1922 и 1923 годах. Личный взгляд Цветаевой на Бога противоречил общепринятому христианскому образу любящего, прощающего отца. Ее Бог безликий, суровый, непостижимый и неуловимый. Он встает «из церквей» и скрывается в лесах. В последней строфе стихотворения «Бог» он появляется:
Здесь образ Гения/Всадника из поэмы «На красном коне» объединяется с образом Бога. Она определяет Бога также через то, чем он не является; Бог тоже равнодушен и весь в движении; Бог тоже недосягаем. Цветаева даже повторяет характерные описания, которые использовала, рисуя Гения/Всадника: одет в плащ, Бог — «ледоход», как Гений «на красном коне — промеж синих гор гремящего ледохода».
Неудивительно, что поэт в ее цикле «Поэты» наделен похожими качествами: он тоже находится за пределами мира; он тоже воплощенное движение и также недостижим. Он живет «жжя, а не согревая, / рвя, а не взращивая». Не склонный признавать границы реальности, поэт действует крайне разрушающе, признавая лишь превосходство собственного мира и чувствуя лишь презрение к окружающему миру. Цветаева заканчивает стихотворение призывом к пониманию особой судьбы поэта —.ее судьбы:
Цветаева явно живет жизнью фанатической преданности своему ремеслу и вдохновению свыше. Но при ближайшем рассмотрении поэтических свидетельств обнаруживается ее себялюбие. Она наделяет Бога, своего гения и поэта своими собственными характерными чертами. В их фигурах мало признаков мягкости, любви или сострадания. Суровость на грани жестокости отличает этих «аутсайдеров», это олицетворения самоотречения, отчуждения и абсолютной преданности. То, что она упустила — это женщина, которой требуется любовь и дружба.
Письма Цветаевой в то время показывают поднимающийся в ней гнев на всех, кто ее критиковал, и фантастические видения их наказания:
«Вы верите в другой мир? — писала она Чириковой. — Я — да. Но в грозный. Возмездия! Мир, где царствуют Умыслы. В мир, где будут судимы судьи. Это будет день моего оправдания, нет, мало: ликования! Я буду стоять и ликовать. Потому что там будут судить не по платью, которое у всех здесь лучше, чем у меня, и за которое меня в жизни так ненавидели, а по сущности, которая здесь мне и мешала заняться платьем».
Через несколько месяцев после приезда из Чехословакии Цветаева вернулась к работе над большой фольклорной поэмой, которую начала еще в Москве. Она назвала ее «Молодец» и посвятила Пастернаку. К концу 1922 года она писала Пастернаку: «Только что кончила большую поэму (надо же как-нибудь назвать!), не поэму, а наважденье, и не я ее кончила, а она меня, — расстались, как разорвались!» Цветаева снова взяла сюжет из сказки, записанной Афанасьевым: девушка Маруся влюбляется в вампира, который убивает ее брата и мать. Маруся утаивает его преступления, но он, тем не менее, лишает жизни и ее. Обращенную в растение Марусю берет в дом барин. В полночь она превращается в прежнюю себя. Богач неожиданно застает ее, влюбляется и берет в жены. У них рождается сын, но вампир возвращается, чтобы заявить права на Марусю. В сказке она побеждает его, окропив святой водой и осенив крестным знамением. Однако героиня Цветаевой оставляет мужа и ребенка, чтобы улететь в огненную синь:
Это вариация темы поэмы «На красном коне»: нет слишком высокой цены за превосходство и самоуничтожение. Снова героиня жертвует всеми, кого любит, и собой, но на этот раз поэма оканчивается не покорностью, а пламенным слиянием страстной любви. Осознание Цветаевой своей уязвимости перед искушением пронизывает всю поэму. Вишняк, возможно, был только «бархатным ничтожеством», но ее страсть к нему была настоящей и неудержимой. Потому Маруся, героиня поэмы, так правдоподобна. Ее искрящееся веселье отражает желание самой Цветаевой нехитрых удовольствий танца и песни, безответственности и физической близости. Но в ней, как и в Цветаевой, мы также слышим скрытый голос безумия.
Позже в эссе «Поэт о критике» Цветаева объясняла, что Марусина покорность была вызвана больше любовью, чем страхом:
«Когда мне говорят: сделай что-то и ты свободна, и я того-то не делаю, значит я не очень хочу свободы, значит мне несвобода — дороже. А что такое дорогая несвобода между людьми? Любовь. Маруся упыря любила, и потому не называла, и теряла, раз за разом, мать — брата — жизнь. Страсть и преступление, страсть и жертва…»
Цветаева часто обращалась к этой поэме, цитировала ее, перевела на французский — это была кровь ее собственной жизни.
Так как она страстно желала опубликовать свои московские дневники и эссе отдельной книгой, то послала их Гулю, который представил их на рассмотрение «Геликону» от ее имени. Цветаева писала ему, что Вишняк предложил замечательный контракт, но хотел, чтобы она вычеркнула любое упоминание о политике. Она была оскорблена:
«Москва 1917 г. — 1919 г. — что я, в люльке качалась? Мне было 24–26 л<ет>, у меня были глаза, уши, руки, ноги: и этими глазами я видела, и этими ушами я слышала, и этими руками я рубила (и записывала!), и этими ногами я с утра до вечера ходила по рынкам и по заставам — куда только не носили!
Политики в книге нет: есть страстная правда: пристрастная правда холода, голода, гнева, Года! У меня младшая девочка умерла с голоду в приюте, — это тоже «политика» (приют большевистский)».