И вот в эту «закамуфлированную» страну, население которой едва сводило концы с концами, хлынул поток вчерашних непримиримых врагов – русских. Затянув потуже пояса, немцы их приняли. Жители Германии понимали, что этим бедолагам (по сути – беженцам) было ещё хуже: они потеряли не только работу и отчий дом, но и родное Отечество…
Ничего удивительного, что к моменту появления в Берлине Марины Цветаевой столицу послевоенной Германии, ставшей прибежищем тысяч наших эмигрантов, уже называли «русским Берлином». Правда, большая часть русских проживала в западной части Берлина, в районе так называемого Шарлоттенбурга, который россияне называли не иначе, как «Шарлоттенградом», а местный бульвар Курфюрстендамм – «Нэпским проспектом». Казалось, здесь всё было специально приспособлено для жизни русских эмигрантов – кафе, рестораны, школы, магазины, больницы и, конечно, русскоязычные издательства.
Именно здесь расположился книжный магазин «Родина», кафе «Москва», знаменитый ресторан «Медведь»… От вывесок типа «Здесь говорят по-русски» буквально рябило в глазах. Прохожий берлинец удивлялся обилию русских магазинов и лавок, парикмахерских и кафе с русской кухней. Киоски были переполнены эмигрантскими газетами и журналами, издававшимися в Берлине: «Дни», «Руль», «Накануне», «Жар-птица», «Сполохи»…
В фешенебельном кафе на Курфюрстенштрассе, 75, русские эмигранты организовали аналогичный петроградскому «Дом искусств», где теперь могли общаться «гении пера». Десятки русскоязычных издательств («Мысль», «Грани», «Геликон» и пр.) радовали обывателя самой горячей прессой, которая влекла в немецкую столицу поэтов и писателей – в том числе из Советской России. Ведь многие из них сильно колебались: а стоит ли менять худую Родину на яркую чужбину? Тем не менее, побывав в Берлине и вдохнув «воздух свободы», большинство из них оставалось. По крайней мере, считали они, здесь их будут издавать. И издавали. В Берлине печатались Аверченко, Белый, Есенин, Мандельштам, Северянин, Набоков, Пастернак, Пильняк, Ремизов, Соколов-Микитов, Ходасевич, Эренбург и многие другие.
В этом городе действовало два русских театра – «Синяя птица» и «Ванька-Встанька». Достаточно сказать, что первым руководил знаменитый Яков Южный, подобравший труппу из таких талантливых актёров, как, например, Виктор Хенкин.
Казалось, русские проникли всюду, в каждый берлинский подвал и закоулок. И отчасти это действительно было так. «Если дела так пойдут и дальше, – шутили неунывающие немцы, – через год-два в районе Шарлоттенбурга придётся основать Русскую эмигрантскую республику…»
Но были и такие, кто наотрез отказывался видеть очевидное. Например, Сергей Есенин.
Вообще, Есенина, бывшего в те годы на пике творческой славы, в Берлине буквально боготворили. И когда он заехал туда с Айседорой Дункан по пути в Америку, то, говоря словами Романа Гуля, эмигрантов «взял приступом». Есенин их покорил.
Покорит их и в другой раз, год спустя, по дороге домой из-за океана. Встреча поэта с поклонниками состоялась в Шуберт-зале. Правда, на сей раз эмигрантов ожидало некое разочарование. Вот как ту встречу описывает Роман Гуль:
«Вторично я увидел Есенина (уже разорвавшего свой „брак“ с Айседорой) в Берлине перед отъездом в Москву. В Шубертзале был устроен его вечер. Но это его выступление было мрачно. Кусиков рассказывал мне, что Есенин пьёт вмёртвую, что он „исписался“, что написанные им стихи ничего не стоят. Когда Кусиков мне это говорил, я подумал: Моцарт и Сальери. Так оно и было. Ведь среди так называемых „людей искусства“ подлинная дружба да и просто человеческие отношения очень редки…
Шубертзал был переполнен. Тут уж привлекал не только Есенин-поэт, но и разрыв и скандал с Дункан. Это было размазано в газетах. Когда, встреченный аплодисментами, Есенин вышел на эстраду Шубертзала – я обмер. Он был вдребезги пьян, качался из стороны в сторону и в правой руке держал фужер с водкой, из которого отпивал. Когда аплодисменты стихли, вместо стихов Есенин вдруг начал ругать публику, говорить какие-то пьяные несуразности и почему-то, указывая пальцем на Марию Фёдоровну Андрееву, сидевшую в первом ряду, стал её „крыть“ не совсем светскими словами. Всё это произвело гнетущее впечатление. В публике поднялся шум, протесты, одни встали с мест, другие кричали: „Перестаньте хулиганить! читайте стихи!“ Какие-то человеки, выйдя на эстраду, пытались Есенина увести, но Есенин упёрся, кричал, хохотал, бросил, разбив об пол, свой стакан с водкой. И вдруг закричал: „Хотите стихи?!.. Пожалуйста, слушайте!..“