Приезжая, она останавливалась у нас. Ее муж, поляк, меня нежно ненавидел. Я помню, он сидел в большом, красивом кабинете дедушки, нога на ногу, курил. А мне было очень интересно посмотреть, кто он, какой, что делает, и я с детским любопытством проникала в кабинет.
Он был кокаинист, вместе с матерью уехал за границу, в Швейцарию, но по дороге женился, и я слышала, что однажды он в ночь уехал — и исчез.
Когда началась вся эта драма с ее мужем, Вышеславцевым, она хотела пойти к советским, чтобы они меня взяли и выслали, отдать им, и так от меня избавиться. Но там был священник, несколько, правда, странный, который ее удержал, не пустил.
На меня это не произвело никакого впечатления, у меня не было к ней каких-либо чувств, тем более страха.
Миша Вышеславцев должен был приехать в Париж, и мы вместе с моей теткой Лизой пошли встречать его. Но не встретили и вернулись домой.
Я была очень расстроена, потому что страшно хотела, чтобы он приехал, ждала его. Мне хотелось вместе с ним забыть о всех неприятностях, отгородиться от тетки, которая меня донимала своими попреками.
Мы уже поднялись наверх, тетка поставила чайник — вдруг слышу звонок в дверь.
Я говорю Мите:
— Это папа!
Тетка на меня:
— Ты что, с ума сошла! Никого нет. Тебе уже мерещится…
Я говорю:
— Это он!
Тетка не успела меня сцапать, я выбежала из квартиры и мигом спустилась на лифте на первый этаж. Двери лифта раскрылись — он уже стоял с двумя огромными чемоданами.
Я разревелась. От ожидания, от напряжения, от того, что минуту назад разругалась с Лизой, которая стояла у меня уже поперек горла.
Мы поднялись. Миша стал открывать чемоданы, доставать подарки.
Мне он подарил норковое пальто. Никогда в жизни у меня не было ничего подобного.
— Померь. Я думаю, оно тебе подойдет…
И оно мне было в самый раз!
Перчатки, шарф, платья, жакеты — всё-всё было точно на меня и очень красивое.
Я раскладывала Мишины подарки, а тетка была очень недовольна. Она же была за мать, свою сестру. И всё говорила Мише:
— Ну что ты к ней пристал! — ко мне, значит. — Оставь ее в покое. Пусть себе живет как хочет. При чем здесь ты?
Мне у нее было невыносимо тошно, но мне некуда было деться. Я почти не могла выходить на улицу. У меня же не было французского паспорта. А без паспорта и устроиться на работу нельзя было.
И я прожила в ее доме два года.
Но вот кто был потрясающим человеком — это моя бабка, цыганка, бабушка по матери. Дочери ее тоже взяли к себе заграницу. Она умерла вскоре после войны. Я была уже во Франции, но ее не знала.
Бабка была очень талантливая певица, но почти что неграмотная. Фамилия ее была Малич. До глубокой старости у нее сохранялся чистый-чистый голос. Говорят, он был такой, как у девушки шестнадцати лет.
Конечно, она уже не выступала, — была слишком стара.
Однажды моя тетка Лиза, модельерша, возвращалась с работы и увидела около своего дома, который купила в лучшем районе Парижа, небольшую толпу, человек восемь — десять. У нее екнуло сердце, и она спросила:
— В чем дело? Что случилось? Почему тут собрались люди? Ей отвечали:
— В этом доме живет женщина, которая дивно поет, — мы заслушались. Это что-то невероятное.
Окна были настежь, лето.
Тетка поняла, что мать, которая давно уже не вставала с постели, видимо, села и запела.
— Это моя мать, — сказала она. — Она певица.
— Да?! Мы так и думали. Это неземной голос! Мы стоим и ждем, когда она будет петь еще.
Люди толпились у подъезда и не расходились.
— Так дайте же мне пройти. Я здесь живу, — сказала тетка и стала подниматься наверх.
Она поднялась к себе, кажется, на четвертый этаж, открыла дверь — бабушка лежала на постели мертвая.
Я уехала в Венесуэлу раньше. Вышеславцев приехал позднее, что-то через полгода, наверное. Тогда многие из Франции эмигрировали в Венесуэлу. Другие страны уже не принимали эмигрантов, а Венесуэла принимала, даже приглашала людей в страну.
Еще живя в Париже, я не раз слышала от всех русских: «Хорошо бы Марину познакомить с Юрой Дурново», «Марина должна увидеть Юрку Дурново»… Но кто такой этот Юрка Дурново, я не знала и, по правде говоря, не интересовалась. Слышала, что он таксист, прекрасный таксист; что когда у него заводятся деньги, он зовет своих друзей в ночные рестораны и они там кутят, пока деньги не кончаются. А когда нет у него денег, — его приглашают и за него платят. Вот и всё, больше ничего я о нем не знала и в Париже никогда не встречала.