— Не угодно-ли выпить съ нами чаю, Марина Осиповна? спросилъ Завалевскій.
— Чаю?… Я пила… Впрочемъ, я всегда готова пить чай, рѣшила она вдругъ и — какъ вскидываетъ разомъ крыльями испуганная птица и такъ-же разомъ опускается на вѣтку, — перепорхнула черезъ ступени и очутилась на балконѣ, предъ чайнымъ столомъ, въ креслѣ только-что покинутомъ Пужбольскимъ.
— Не помню, представлялъ-ли я уже вамъ моего друга, князя…
— Ну, конечно, перебила она, — мы еще вчера познакомились съ нимъ, когда… я вамъ ключъ отъ рѣдкихъ книгъ приносила… Что же вы стоите, господинъ… князь?…
Пужбольскій поклонился и, не садясь, глядѣлъ на нее во всѣ глаза.
— Зачѣмъ вы такъ смотрите? досадливо сдвинула она опять брови.
— Я на вашъ долманъ заглядѣлся, поспѣшилъ онъ извиниться.
— Какой долманъ? Это? Она вскинула плечомъ.
— Да, — очень красиво, я нахожу…
— Это молдаванская кофточка; одинъ былъ тутъ грекъ табаководъ, — такъ онъ прислалъ мнѣ изъ Бухареста…
— Это не молдавскій, а венгерскій покрой, тотчасъ же замѣтилъ всезнающій Пужбольскій, — все тотъ же типъ длинной куртки, de la veste longue, долмана, который носятъ гонведы, гусары…
— Гусары? засмѣялась Марина-и взглянула на Завалевскаго.
— На венгерскомъ языкѣ гусъ-ара значитъ тысяча копій, mille lances, объяснилъ князь при семъ удобномъ случаѣ.
— Ну, и прекрасно, перебила его дѣвушка, — а еще лучше, что оно вамъ нравится…
— Да, очень! Женщины всегда должны были-бы носить что-нибудь волнующееся, накинутое на плечи. Это придаетъ какой-то легкій и вмѣстѣ съ тѣмъ гордый видъ…
— Я сама гордая! провозгласила неожиданно Марина.
Пужбольскій нѣсколько смѣшался, — онъ былъ вообще конфузливъ съ женщинами; ему показалось, что дѣвушка съ какимъ-то намѣреніемъ сказала это… но вмѣстѣ съ тѣмъ красота ея производила на него такое неотразимое впечатлѣніе…
— Вы имѣете на это право, проговорилъ онъ не совсѣмъ увѣренно.
— А почему вы думаете? быстро взглянула она на него.
Онъ улыбнулся.
— Еще древній поэтъ сказалъ, что гордость — естественное послѣдствіе красоты [4] и…
— И пристала ей — какъ венгерская куртка, докончилъ засмѣявшись графъ.
— Какой же это древній сказалъ? сдерживая улыбку, спросила Марина.
— Овидіемъ звали его, отвѣчалъ Пужбольскій.
— Ахъ, это латинскій? Она скорчила презрительную гримаску. — Только на такомъ пустомъ языкѣ и можно говорить такія пошлости, какъ вы сейчасъ сказали!… А вы, значитъ, классикъ, классикъ! жалостливо глядя на князя, тянула Марина…
— Неужели и вы тоже? вскинула она вдругъ свои большіе искристые глаза на графа, — и вы?…
Онъ улыбался — самымъ уголкомъ рта, замѣтила она, — и эта полузадумчивая, полунасмѣшливая улыбка несказанно нравилась ей…
— Вы также занимаетесь этими лингвистическими окаменѣлостями? приставала она къ нему, уже болѣе для того, чтобъ онъ еще уголкомъ, уголкомъ…
Пріятели переглянулись и чуть-чуть не покатились оба.
Марина это замѣтила… и вдругъ оскорбилась:
— Вамъ, можетъ-быть, проговорила она надменно и нѣсколько въ носъ, — вамъ совсѣмъ не желательно со мною разговаривать, а вы только такъ… снисходите?…
"Боже мой, какъ ихъ всѣхъ бѣдныхъ исковеркали!" подумалъ Завалевскій. — Подумайте, молвилъ онъ, межъ тѣмъ какъ Пужбольскій, весь красный, принимался было разувѣрять ее, — подумайте, молодая особа, — и онъ строго глянулъ ей въ глаза своими спокойными глазами, имѣетъ-ли какое-нибудь здравое основаніе то, что вы сейчасъ сказали?
Она растерялась неожиданно:
— Вѣдь вы же аристократы, титулованные! чуть не со слезами проговорила она въ объясненіе.
Онъ засмѣялся.
— Если это можетъ васъ нѣсколько утѣшить, то я скажу намъ, что дѣдъ мой, первый графъ Завалевскій, былъ статсъ-секретарь и большой человѣкъ при Екатеринѣ; зато отецъ его, а мой прадѣдъ, былъ отъ сохи взятъ въ солдаты… Если-бы мы жили во времена монархической Франціи, я бы въ королевскихъ каретахъ не имѣлъ права ѣздить…
Марина открыла большіе изумленные глаза: — она не поняла…
Пужбольскій торопливо, со всевозможными подробностями, поспѣшилъ объяснить ей, что значило "monter dans les carosses du roi", и сколько нужно было "quartiers de noblesse" для этого, и какъ все это происходило при версальскомъ дворѣ…
— Вы точно тамъ жили, со всѣми этими уродами, замѣтила ему Марина.