— Такъ вы просьбу ужь подали? прервалъ его графъ. — Въ коммиссію прошеній, такъ? Отвѣтъ оттуда имѣете?
— Въ томъ моя и просьба въ вамъ, графъ, отвѣтилъ тотъ. — Чтобы вы вашимъ вліяніемъ и связями помогли мнѣ получить скорѣйшій отвѣтъ, а до сихъ поръ, какъ говорится, ни привѣта, ни отвѣта оттуда никакого!… знакомствъ также никакихъ въ столицѣ я не имѣю… Хотя мнѣ и совершенно извѣстно, что въ просьбѣ моей не заключается ничего незаконнаго, но я даже начинаю страшиться, не оставлена-ли она вовсе безъ вниманія, за упущеніемъ мною какихъ-либо невѣдомыхъ формальностей, или…
— Нѣтъ, не можетъ быть, вамъ бы ее тогда возвратили просто съ указаніемъ на эти упущенія… У меня, въ счастію, есть тамъ отношенія — и вѣрныя. Я сегодня же напишу и черезъ недѣлю, много дней десять, мы получимъ обстоятельнѣйшее свѣдѣніе о томъ: доложена-ли ваша просьба, а въ удовлетвореніи ея и сомнѣваться нельзя, я полагаю… Я очень радъ, сердечно радъ, Іосифъ Козьмичъ, быть вамъ полезнымъ въ этомъ хорошемъ дѣлѣ, проговорилъ горячо Завалевскій, — и еслибы, паче чаянія, встрѣтилась какая-либо помѣха или проволочка, мы ее устранимъ, будьте увѣрены…
Іосифъ Козьмичъ весь разцвѣлъ и благодарными, даже нѣсколько влажными глазами взглянулъ на своего патрона.
— Послужу вамъ, послужу вамъ за это, Владиміръ Алексѣевичъ, вѣрою и правдою, насколько силъ только хватитъ! Вотъ какъ вы за вашимъ институтомъ учительскимъ, такъ и я за этимъ дѣломъ… какъ устрою его — такъ хоть сейчасъ предъ Царя небеснаго! Съ чистою совѣстью предстану!…
"Съ чистою совѣстью?"… невѣрнымъ звукомъ отозвались эти слова въ чуткомъ ухѣ Завалевскаго. "Точно-ли только это дѣло у тебя на совѣсти?" подумалъ онъ.
Настало долгое молчаніе. Іосифъ Козьмичъ не разъ было пытался заговорить, но графъ сидѣлъ, закрывъ себѣ все лицо рукою, какъ бы для того, чтобы ничто не мѣшало его размышленіямъ, и главноуправляющій не почелъ удобнымъ тревожить его.
— Скажите, пожалуйста, началъ самъ Завалевскій вопросомъ, котораго никакъ не ждалъ въ эту минуту господинъ Самойленко, — скажите, какъ произошла исторія этого Осипа кузнеца?…
— Исторія? переспросилъ тотъ, какъ бы недоумѣвая.
— Да!… Вѣдь это ужасно, что вы намъ разсказали тамъ!… Онъ дѣйствительно убилъ свою жену?…
— Ненамѣренно, пропустилъ сквозь зубы Іосифъ Козьмичъ. — Къ чему ты это опять подымаешь? говорило въ то же время насупившееся его лицо,
— Ненамѣренно? повторилъ графъ.
— Извѣстно — звѣрь! разсвирѣпѣетъ, себя не помнитъ, душитъ во что попало!…
— Пьянъ былъ?…
— Нѣтъ, въ тотъ часъ пьянъ не былъ…
— И какъ же это вышло? поссорились?…
Господинъ Самойленко только плечомъ шевельнулъ; ему, очевидно, досадны были эти разспросы.
— Что она, молодая еще была? спросилъ опять Завалевскій по нѣкоторомъ молчаніи.
— И кра-асавица, Владиміръ Алексѣевичъ! И въ одномъ этомъ, какъ бы безсознательно вырвавшемся словѣ сказалось графу все женолюбивое прошлое "потомка гетмановъ".
— Да, теперь понятно, тихо проговорилъ онъ, — мужъ ревновалъ ее…
— Ревновалъ! съ какимъ-то ожесточеніемъ воскликнулъ Іосифъ Козьмичъ. — Кто его тамъ знаетъ, кто ему въ душу влѣзетъ, когда самъ онъ себѣ сказать не можетъ, любитъ онъ, или ненавидитъ, или что у него тамъ творится?… Говорю — звѣри!…
— Она также была дворовая? равнодушно промолвилъ графъ.
— Да… швея была у покойницы…
— У супруги вашей?
— Д-да!…
— Странно, началъ опять неумолимый Завалевскій, — Что "красавица" не нашла себѣ лучшей пары, а пошла за… Онъ всегда такимъ звѣремъ глядѣлъ?…
Но главноуправляющій словно не разслышалъ; онъ глядѣлъ куда-то въ окно и не далъ отвѣта…
Завалевскому и не нуженъ былъ этотъ отвѣтъ: онъ настолько помнилъ старый крѣпостной бытъ, чтобы знать, изъ какихъ поводовъ дѣлались въ то время со дня на день дворовыя красавицы женами Богъ-вѣсть какихъ уродовъ…
— Что, это еще при дядѣ случилось? спросилъ онъ только.
— Нѣтъ, какъ бы припоминалъ главноуправляющій: — незадолго предъ этимъ скончался графъ… Одинъ и оставался, а время-то, знаете, самое было горячее: ополченіе!… Вотъ давеча, прервалъ онъ себя, — князь такъ выразился, что мнѣ надо было понять, зачѣмъ молъ я мерзавца этого, Оську, въ каторгу не турнулъ?… Такъ, можетъ, его бы еще по суду не приговорили, а вамъ тутъ изъ вотчины лучшихъ тридцать человѣкъ предоставить слѣдовало на защиту отечества! Я его немедля первымъ долгомъ въ ратники и поставилъ!… такъ вѣдь надо на бѣду; на первомъ-же переходѣ ногу себѣ правую, дрянь этакая, отморозилъ; изъ госпиталя черезъ три мѣсяца безъ четырехъ пальцевъ домой вернулся, — вотъ и служба его вся!… Съ тѣхъ поръ вотъ и живетъ онъ тамъ одинъ на кузнѣ, какъ Кащей безсмертный, кубышку себѣ набиваетъ!… Жаденъ сталъ — страхъ! А кузнецъ, доложу вамъ, хорошій…