— Вотъ вы обо всемъ говорите, сказала она однажды имъ, для очистки совѣсти, — только менѣе всего о современныхъ задачахъ. Отчего это такъ?
Пужбольскій привскочилъ даже.
— Это какія такія современныя задачи? воскликнулъ онъ:- все тѣ же Шульце-Деличъ и Лассаль, господинъ Карлъ Марксъ и русскіе молодцы въ Женевѣ!…
— Я понимаю, что вы хотите сказать, заговорилъ въ свою очередь Завалевскій:- но изволите видѣть, молодая особа, съ тѣхъ поръ, какъ человѣкъ пересталъ быть безхвостою обезьяной, не о "хлѣбѣ единомъ" мыслилъ онъ въ продолженіе вѣковъ, и все, до чего ни касалась эта человѣческая мысль, — равно свято и дорого для человѣка…
— И дороже всѣхъ вашихъ современныхъ задачъ, перебилъ его горячо князь:- должно быть для человѣка то великое хранилище, въ которое въ продолженіе вѣковъ всѣ историческіе народы и страны вносили свои жемчужины — мысль, опытъ, знаніе, — то, чего нѣтъ, не можетъ быть выше для него, человѣческое просвѣщеніе, человѣческая цивилизація.
— Есть еще выше этого, молвила Марина съ глубокомысленнымъ видомъ, — это счастіе всѣхъ!
Пужбольскій съ отчаянія схватился обѣими руками за бороду:
— Mais, par la barbe de Jupiter! запищалъ онъ, — какъ вы, умная дѣвушка, можете повторять такую нелѣпицу! Счастіе всѣхъ!… Да развѣ мыслимо такое, общее для всѣхъ, подавляющее, животное счастіе!… Разъ, два, — чихать. И всѣ чихаютъ… Разъ, два, три, — всѣмъ счастливымъ быть! И всѣ тотчасъ же принимаются благоденствовать до поту лица… Помилуйте, вѣдь это только Валаамовы ослицы россійскаго прогресса могутъ пророчествовать о такомъ счастіи всѣхъ и обѣщать аллюминіевыя стойла будущему человѣчеству! Вѣдь вы подумайте только, — вѣдь это было бы не человѣческое счастіе, а счастіе той, прежней безхвостой обезьяны; вѣдь во сто кратъ легче было бы вѣкъ свой кандалы носить, чѣмъ благоденствовать въ этихъ стойлахъ! А пока человѣкъ снова не превратится въ животное, скажите сами, ваше счастіе можетъ ли быть счастіемъ, напримѣръ, какого-нибудь петербургскаго директора департамента, или вотъ того злющаго кузнеца, который намедни…