Первый рѣшился заговорить Пужбольскій. — Одного недостаетъ только — встрѣтить намъ вотъ за тѣмъ заворотомъ спящаго Лоэнгрина, влекомаго своимъ лебедемъ!… Вотъ за что можно любить кару-патрію! съ внезапнымъ взрывомъ восторга воскликнулъ онъ:- это за такіе невѣдомые уголки, гдѣ еще и человѣкомъ не пахнетъ! Вѣдь это настоящая рамка для легенды, для волшебной сказки!…
— А вотъ къ церковищу подъѣдемъ, сказала Марина, — тамъ говоритъ народъ…
— Ну, это я напередъ скажу вамъ, что, живо прервалъ онъ ее, — провалилась "скрозь" землю церковь, а на томъ мѣстѣ вода выступила, и подъ водою колокола слышны… Въ Россіи повсемѣстно наткнетесь вы на этотъ сказъ… Нѣтъ, тутъ русалки должны быть непремѣнно!… Вѣдь есть здѣсь русалки, не правда-ли — есть? приставалъ къ дѣвушкѣ Пужбольскій.
— Спросите Тулумбаса! засмѣялась она въ отвѣтъ.
— Что же вы мнѣ про русалокъ разскажете, господинъ Тулумбасъ? тотчасъ же и обратился къ нему князь.
— А то-жь какія русалки будутъ? спросилъ тотъ, приподнимая весла и откидывая головой на затылокъ свою поярковую шляпу.
— Майки, мавки! пояснилъ ему графъ, припоминая мѣстное наименованіе….
— А, то вы про мабки! И Тулубмасъ расхохотался во весь ротъ. — А брешутъ что-съ про нихъ бабы… Такъ буду я ихъ слухать! презрительно дернулъ онъ плечомъ.
— Тоже прогрессистъ! съ негодованіемъ проговорилъ князь, поворачивая ему спину.
— Пужбольскій, — тѣшась его разгнѣваннымъ видомъ, поддразнивалъ его графъ:- а вѣдь повѣрье про русалокъ, и самое даже слово…
— Русло, русло, вотъ прямой корень, c'est incontestable! не далъ ему кончить Пужбольскій, — но я знаю, что ты хочешь сказать, — c'est même assez ingénieux du reste de le faire dériver de là,- будто миѳъ о русалкахъ и самое имя — не что иное, какъ проникшее къ намъ изъ Италіи и искаженное преданіе о святой Розаліи, и главное доказательство лежитъ будто въ томъ, что у насъ "русальный день" совпадаетъ съ днемъ, когда на Западѣ чествоваютъ эту святую…
— Это та, перебила, въ свою очередь, Марина, — которая одѣвалась въ собственные свои волосы?
— Та самая.
— И которую какой-то левъ схоронилъ?
— Нѣтъ, нѣтъ, вы смѣшали! Эта Розалія, la patronne de Palerme, nne sainte immaculée… Но та, про которую вы говорите, знаменитая Марія Египетская, la magna peccatrix de l'épilogue de Faus!…
— И ты спуталъ, замѣтилъ ему графъ, — въ эпилогѣ Фауста ихъ двѣ: одна Maria Aegyptiaca, а другая — Magna peccatrix, великая грѣшница, подъ которою разумѣется Марія Магдалина… И какіе божественные стихи влагаетъ имъ въ уста Гете!…
Глаза его мгновенно оживились, что-то умиленное и сладостное промелькнуло въ нихъ, показалось Маринѣ.
— А чѣмъ же знаменита эта Марія Египетская? робко, стыдясь, что она этого не знаетъ, спросила она.
Завалевскій взглянулъ на нее, тихо улыбнулся, опустилъ голову и заговорилъ съ какою-то необычною ему, безсознательною торжественностью:
— Славилась она красотою своею и нечестною жизнью по всему востоку; покланялись ей какъ царицѣ; ѣздила она по средиземнымъ волнамъ, какъ нѣкогда Клеопатра, въ золотой триремѣ, подъ пурпуровыми парусами; сводила съ ума и разоряла всю молодежь Сиріи и Египта… И вотъ однажды узнаетъ она, что въ Іерусалимѣ готовится неслыханное торжество, неслыханный праздникъ. Въ храмѣ надъ гробомъ Господнимъ воздвигается отысканный царемъ Константиномъ, царицей Еленой честный крестъ Христа Спасителя… Несмѣтными толпами, изо всѣхъ окружныхъ странъ, стремится народъ поклониться тому кресту… И она, красавица, и она за народомъ… И три раза пыталась она войти во храмъ, и три раза невидимая и непреоборимая сила отталкивала ее назадъ!… Съ той минуты никто уже не видалъ ее въ этомъ мірѣ; какъ была она, въ пышной и нескромной одеждѣ своей, такъ и ушла съ порога недоступнаго ей храма — въ пустыню, въ Ливійскую степь… Сорокъ лѣтъ прожила она тамъ одна. Житіе ея говоритъ, что подъ конецъ жизни она сдѣлалась вся прозрачная, насквозь тѣла ея было видно… Умирая, она начертала имя свое на пескѣ пустыни. По этой надписи узналъ ея бренные останки святой отшельникъ Зосима, про ходившій по степи со львомъ, который повсюду сопутствовалъ ему… Онъ совершилъ надъ нею отпѣваніе, — а левъ вырылъ когтями для нея могилу и зарылъ подъ пескомъ…