— Его дело.
— Его-то его, да Беата стала дружбу водить с тем московитом…
— Каким? Из Литвы?
— Да, с тем, о котором разное говорят.
— Тихо, тихо, Ядзя! Все понятно.
— Вот и теперь московит этот в Москву поехал с Львом Сапегой.
— Выходит, проверить его князь решил. И если во всем убедится…
— То не лучше ли, супруг мой, если не Беате он слово, в случае чего, даст, а дочери нашей.
— А эта Беата какой веры придерживается?
— Вся в дядю, потому князь Константы так ею и дорожит — ортодоксальной церкви одной поклоняется и других склонить в свою веру старается.
— Бог с ней с верой. И со свадьбой тоже. Тут о московите думать надо. Князь Острожский ко двору не стремится, а нам бы помощь в этом деле куда бы как не помешала.
— Вот видишь, супруг мой…
— Пока ничего не вижу. А поехать тебе, пани воеводзина, и в самом деле стоит. Погода славная. Возок мы тебе выберем преотличный. Как на крыльях, туда и обратно слетаешь. На Беату посмотри. Только главное сестре докажи, что через Беату ее сыновья родные, твои племянники, могут большой доли наследства лишиться. Вот что важно, слышишь!
— Слышу, слышу.
— Вот и хорошо. А о дочери ни под каким видом не заикайся. Тут еще крепко подумать надо. Обо всем подумать. Ишь, сватья какая нашлась! Иди, пани воеводзина, в путь готовься. Раз решено, нечего откладывать.
Ушла. Каблучки по каменному коридору застукали. Знаю, недовольна, как детей удалось пристроить. Четыре дочери, пять сыновей.
Урсула за Вишневецким. Сама себе хозяйка. Властная. Как оса, злая. Наряды себе шьет, королевским под стать. А как на кавалера глянет, тот не знает, в какое окно выпрыгивать.
Анна — за Петром Шишковским, каштеляном Войницким. Должность неплохая. Прибыльная. А порода — что ж, из Шишковских об одном только Мартине говорить можно. Лицо духовное. Молод, а уже сколько книг ученых написал. Толкуют, быть ему кардиналом. Когда только — не доживешь, да и Анне проку от любого его церковного чина куда как мало.
Марине и Евфрозине еще женихов надо будет искать, а к тому времени и деньгами обзавестись. Ясновельможной супруге и невдомек, во что содержание Самбора им обходится.
Старший сын Стефан Ян всем взял. Собой хорош. Ловок. Ему бы при дворе быть — порода не та. Сидит старостой Саноцким.
Станислав Бонифаций жену именитую взял — княжну Софью Головчинскую. А толку? Денег у Головчинских кот наплакал. Столько и в приданое определили.
Миколай — староста Луковский. Не богат, не беден. От таких местная знать глаза отводит: не жених, на пирах не товарищ.
А о двух младших, что после Марыни на свет пришли, и говорить нечего. Учить их надо. Не в Польше же. Одна надежда — дед Бенат Мачиевский обещал в Риме устроить учиться. Без липших расходов. Пока подрастут, может, какое облегчение родителям и придет. Планы строить куда как хорошо, а тратиться каждый день с утра до вечера надо. Плывет, плывет золото, так между пальцев, как вода, и уходит.
Шепот. Изо всех углов. За дверями. В церквах теремных. Переходах… Настырный. Едва слышный. Что ввечеру, что днем. Тишина ли стоит, голоса ли. Будто лента шелковая — руку протяни! — тянется, посвистывает.
Чудится… Может, чудится. Все равно дверь в опочивальню сама на засов закладывать стала. Никогда такого в теремах не бывало. Девок и тех прогнала в прихожей спать. Они в постелю уложат — без них каждую складку полога переберешь. Под кровать заглянешь.
Веры нет. Никому. Брату тоже. Ему первому. В глаза заглядывает. Слова ласковые говорит. Чисто поет. Голос бархатный. Руки белые. Большие. Протянет — еле дрожь уймешь.
Толковал. Изо дня в день толковал. Тебе, сестра, царицей быть. Тебе, голубушка, державой править. Нешто хуже ты великой княгини Елены Васильевны Глинской, родительницы Грозного царя? Пять лет с Московским государством управлялась. Советов ни у кого не просила. Чего один Китай-город стоит! Захотела — и построила.
Да Бог милостив — женишка тебе достойного из заморских царей-королей высватаем. От него и дитя понесешь. Будет тебе с юродивым твоим маяться. Ведь не от радости великой за него шла.
А коли замуж не пойдешь, Федора Борисовича, племянника родного, наследником объявишь — плохо ли? Никто тебе не указ. Никто не угроза. Мало ты горя приняла, как бесплодием мужниным тебя, красавицу — кровь с молоком, попрекали? Чай, не забыла, как братец родной горой за тебя стоял, каких хитростей ни придумывал, чтоб в монастыре не оказалась. Помнишь ли, сестрица? Вот нынче и отблагодаришь. Пальцы мы с тобой одной руки — одна семья.