— Ясновельможный княже! Гонец. Из Москвы.
— Так скоро? Зови, Ярошек, зови.
— А я уж прямо с ним и подошел, княже. Подумал, чего время-то терять. Входи, входи, добрый человек. Великому князю нашему поклон пониже положи. Порядок у нас такой.
— От кого на этот раз, гонец?
— От владыки Серапиона, великий княже.
— Что ж не тот, что в прошлый раз был?
— Савва-то? Да он и возвернуться еще в обитель не успел. Владыка приказал его по дороге перехватить да вместо Москвы в дальнюю обитель схорониться. Чтоб на спытки Савву-то не взяли. Разговор по Москве пошел, великий княже, что у тебя царевича Дмитрия Ивановича видели. Тут уж Савве не уберечься.
— Вот оно что. Перемены, значит, у вас есть.
— Перемен много. Владыка сказать тебе, великий княже, велел, неизвестно — к добру ли, к худу ли. Царица вдовая на седьмой день по кончине супруга постриг приняла. Александрой инокиней стала. В монастырь пригородный — Новодевичий на житье перебралась. Там и указы царские подписывать стала.
— Царские указы? Монахиня?
— Все только диву даются. На указах прямо и пишет: «царица Александра». В монастырь уезжала простым обычаем — безо всяких обрядов. Как на богомолье прежним временем выезжала.
— А брат ее, шурин царский?
— Боярин Борис Федорович возле царицы стоял, под руку ее поддерживал, когда народу в Кремле о своей воле постричься объявляла. Мол, постричься хочет, но сана царского слагать с себя не намерена. Народ затаился: муха пролетит — слышно.
— Такого порядка нигде в Европе не было.
— А уж в Москве такому порядку и вовсе нипочем не удержаться. Владыка так рассудил: быть иноке Александре царицей, покуда Дума боярская да собор Земский не соберутся, выбора своего не сделают.
— А от собора с думой владыка Серапион чего, полагает, ждать?
— Тут бабушка надвое гадала. На одном все сходятся: быть на престоле царскому корени. Знатному. Древнему. Не шелупони всякой безземельной да безродной.
— Подожди, подожди, гонец. Но ведь столько лет государством вашим шурин царский правил. С делами неплохо справлялся. С ним что?
— О Годунове, великий княже, речи нет. Четыре семьи промеж себя спор ведут. Самые знатные — братья Шуйские. От старшего брата князя Александра Невского род ведут. Только они как бы в сторонку отходят.
— В добрый исход не верят?
— Может, и так. Окромя них Федор Иванович Мстиславский, князь, Борис Яковлевич Бельский, тоже князь, да еще Федор Никитич Романов. Не скажу, кое-кто и Годунова Бориса Федоровича поминает. Как убийцу. И за Углическое дело, и за государя покойного Федора Иоанновича. Федор Никитич Романов так распалился, что — было дело — с ножом на Годунова кинулся. Еле удержали. Во все горло кричал: отравили государя! Эх, кабы тут царевич Дмитрий Иванович! Владыка так и сказал.
— А что Годунов после обвинений таких?
— Да ничего, великий княже. На подворье своем кремлевском закрылся. Никуда носа не кажет.
— Людям на глаза показаться боится.
— Вот и нет, княже. Все, кто за него стоит — из простолюдинов, в Кремль, к его двору собираться стали. Со знатными у него дружба никогда не получалася. А те, что победнее, всю надежду на него одного имеют. Они к нему на двор и тянутся.
— Неглупо, совсем неглупо.
— Шумят. Галдят. Боярам грозятся. У Годунова, великий княже, и Шуйских стали замечать. Предлог-то есть: Годунов и Дмитрий Иванович Шуйский на родных сестрах женаты. Так выходит, по-родственному как не заглянуть, за честным пированьицем не посидеть.
Вот и кончился шепот. Тишина залегла. Как есть гробовая. В окошки одни кресты на монастырском погосте видны. Тропки промеж них вьются. Монашки тенями неслышными скользят. От палат царицыных отворотиться норовят. Может, кажется? Чему казаться-то! Кончилось твое время, Арина Федоровна, царица московская. Совсем кончилось. Мне ли братца любезного не знать. Лишний раз не заглянет. А заглянет — значит, добиться чего хочет. Ох и настырный! Всегда таким был: улещать да обманывать лучше мастера не сыщешь.
На Красное крыльцо — с народом говорить чуть что не силком вывел. За руку, как прихватом железным, ухватил. Договорить не успела, как к народу рванулся! Чего ни обещал! Все по-прежнему станет, как при покойном государе. Какая там царица — он, он сам станет государством управлять. Вместе с князьями и боярами. Которые народу любы. Все на толпу глядел: угодить бы, к себе расположить, одурманить.
Что-что, говорить всегда умел. Голос мягкий, а зычный — бархатом стелется. Когда надо, силу наберет, когда слезой дрогнет. Слушала, как в тумане. Сколько дней прошло, клятву ей, царице, давали. Все братец забыл, ото всего отрекся. До того договорился, что патриарх державой править станет. По-божески. По-христиански. Иов рядом стоит — головой кивает, толпу благословляет.