— А это какой же Константы Острожский? Нынешний, что ли?
— Как можно, нынешний! Родитель его. А князь Михаил Вишневецкий вместе с четырьмя сыновьями сражался. Таких храбрецов, говорят, люди и во сне не видали. Вот из этих четверых Иван да Александр начали две линии Вишневецких: старшую ветвь, от Ивана, княжескую, и младшую, от Александра, королевскую.
— А наш зять из какой?
— Из королевской, Марыню, из королевской. Может, хватит с тебя? Устала я.
— Нет, еще расскажи, матечко! Обо всех расскажи.
— Зачем тебе? Неужто в твои-то годы любопытно?
— Еще как любопытно! Рассказывай же, матечко, очень прошу!
— Пусть тебе нянька сказок расскажет.
— Не хочу сказок! Хочу правды! Про князей мне не надо — про королей, матечко, расскажи. Значит, что после Александра было?
— Ну, как хочешь, детыно. Был Александр Вишневецкий старостой Речицким и имел двух сыновей: Михаила Второго и снова Александра, Михаил больше хозяином был, чем воином, а особенно сын его Ежи — Юрий, каштелян Киевский. Войско свое он, по обычаю, имел — две тысячи вооруженных всадников, чтобы татар отбивать. Но сам никогда на поле боя не выезжал.
— Это как же? Князь и не в бою?
— И без него обходились. Зато на всяких сеймах, судах, комиссиях разных лучше него никто выступать не умел. До Рима его слава как краснослова дошла. Шляхта съезжалась специально Михайлова сына послушать. Двор себе в Вишневецких владениях такой построил, что королю впору. Библиотеке его вся Европа дивилась. Ученые со всех стран к нему приезжали, да и вообще чужестранцев у него всегда полон двор был — денег Ежи на них не жалел. Духовными науками очень интересовался, с духовными лицами конференции всяческие проводил, а там, по размышлении долгом, многолетнем, первый среди Вишневецких католичество принял, откуда раздоры в семье пошли.
— Из православия в католичество перешел?
— Перешел. А брат его родной, Михаил Третий, староста Овруцкий, от ортодоксии ни на шаг. Супруга его, дочь Иеремии, господаря Валахского, мужа во всем поддерживала. О папском престоле слышать не хотела. Так и строили они с мужем монастыри православные и церкви в своих владениях повсюду — в Прилуках, в Подгорце. А уж какой богатейший монастырь устроили в Лубнах, люди только диву давались. Сокровище князь Михаил хранил великое — среди множества памятников церковных книгу «Бесед Апостольских».
— А где же пан Адам?
— Пан Адам родился у брата Михаила Второго, у Александра. Вот он и царствует в своем Брагине. Была же ты там, Марыню.
— Была… Знаешь, матечко, я все портреты вспоминаю. Если бы у нас такие были! Около них стояла бы все время, не отрывалась.
— Ну, художники-то не всегда так уж и хороши.
— А помнишь, матечко, Анну Ягеллонку, супругу Стефана Батория? — Ткани у нее какие! Будто волшебница в тумане вся. Я только королевские портреты люблю. Мне бы в таком платье оказаться!
— Может, разочек и окажешься. Если король у князя Острожского Константы гостить будет, тетка твоя Урсула, княгиня, может, и сумеет дать тебе глазком взглянуть. Сестра сама до нарядов великая охотница.
— О каких нарядах ты, матечко, толкуешь? Не народы мне дороги — одеяния королевские. Чтобы одна я такая во всех залах была! Чтобы королевой! А на один раз не надо мне. И смотреть в щель дверную не стану.
— А теперь, вельможная паненка, пора и честь знать. Пойдешь с няней. Совсем пани воеводину замучила: как восковая стала. И что ж ты такая неугомонная, Марыня, все о себе, все о себе — на других и не посмотришь. Матушку ведь жалеть надо, а не норов свой тешить. Чистый пан воевода, прости Господи!
Посла, верховного советника польской короны, звали Львом Сапегою, и он был у царя раз двадцать, и они расставались то друзьями, то врагами, и ежели расставались друзьями, то послу оказывали большой почет: довольствовали его со свитой и лошадьми; а когда расставались врагами, то строго следили за послом; он должен был по дорогой цене покупать воду в Москве и не смел ни с кем говорить. Наконец, был заключен мир или перемирие на двадцать два года между царем и королем польским; и это случилось 22 февраля по старому стилю, в 1601 году. И в тот день все посольство с утра до поздней ночи пировало у царя на пиру, таком пышном, как только можно себе представить, даже невероятно, не стоит рассказывать.