- А-а... - кричит Сашка.
И сказочный мир перед глазами опадает. Рубашка на парне разорвана, кровавое пятно быстро пропитывает ткань на предплечье. Маринка оторопело смотрит, как он, не обращая внимания на рану, пытается сдёрнуть её с места. Видит, как у сильного и ловкого Сашки ничего не получается, будто силы его мизерны, а Маринка вросла в землю, точно скала. Мимо снова проскальзывает тигро-кот и вгрызается в Сашкино бедро. Остервенело мотает головой пытаясь оторвать кусок от плоти. Парень должен был бы свалиться тряпичной куклой от его натиска, но почему-то стоит. К тому же, он будто не видит зверя, молотит в пустоту бессильным кулаком, вовсе не доставая тигриной головы и орёт от боли. А сам всё равно твёрдо стоит и руку Маринкину не отпускает.
- Ах, ты, сволочь! - взвилась, опомнившись она. - Брысь! Брысь к хозяину.
В душе холодеет. Теперь Маринка не смотрит, теперь она боится утонуть в волшебном взгляде. "Он - точно Он!" - всё ещё не желает уходить сладкая, но ведь чужая... чужая мысль? И тепло, что тянется от парня делается невыносимо горячим, но она отталкивается от него, как от чего-то твёрдого и неживого.
- Уходим, уходим, - шепчет деревянными губами.
И всё изменяется опять. Сашка подхватывает её на руки, он неожиданно обретает прежнюю силу. А Маринка вдруг обнаруживает, что мир стал обычным, ушли кисельные берега, и сделалось прохладнее, и в воздухе запахло сырой тиной, и джинсы тяжёлые, мокрые до самых бёдер. И оба они с Сашкой в озере. Тот тяжело проталкивается сквозь мутную воду, несёт Маринку к берегу.
Она не оглядывается. Уже понимает, что никакого Его больше нет. И тигра нет, и чудесного мира нет. Только слёзы сами собою хлынули по щекам.
- Прости, - шепчет она, - прости, прости...
- Ты чего?
Сашка наконец выносит её на берег и осторожно усаживает на мягкую траву.
- Это я не тебе. Ой, нет, и тебе тоже, - шепчет Маринка.
- Всё теперь будет нормально, всё будет хорошо, - почти обыкновенным, совсем чуть-чуть растерянным голосом бубнит Сашка.
А она только сейчас замечает, что никакой крови на нём нет, и ни штаны, ни даже рубаха вовсе не порваны.
- Так ты их и вправду не видел?
- Да кого? - скривился в непонимании спаситель.
- Так, никого, - покорно сдаётся Маринка, только слёзы отчего-то полились ещё сильнее.
- Они как из леса выскочили, как завопили на всю деревню, - неожиданно и деланно громко зачастил Сашка, видимо не зная, как ещё по-другому бороться с Маринкиными слезами. - Ты давай поднимайся, пойдём, а то вся мокрая, ещё простудишься... Тома Спиридонова смеётся, как коза прыгает, ничего толком сказать не может. От Ленки, ну, той, что раньше пропала, вообще чего-то добиваться бесполезно, она ведь у нас с детства умственно недалёкая. Светится радостью, что твоё солнышко и одно талдычит: "Отпустил зверь, чудо ведь, отпустил". А тут ещё и Томина мать прибежала, и многие другие вышли. Бедлам, я тебе скажу, начался... А потом ещё и корова... Тётя Рая так у дороги в траву и села. "Держите, - говорит, - меня семеро. Это что, опять моя Нюрка?! Вторая?" Интересно было бы это шоу до конца досмотреть, да я смекнул, что тебя нигде нет и припустил к озеру. Вовремя. Ты же, как та дурная корова, в него попёрлась...
- Прости, - тихо сказала Маринка, как только они вошли в деревню, - не провожай меня до дома. - Тщательно пряча от парня взгляд, она размазала по щеке последнюю слезинку. - Сегодня же уеду в город. Мамка вчера звонила. Напарницу ей, пока тётя Маша в отпуске, временную совсем никудышную на работе дали, устаёт мамка сильно. Поеду, помогу ей лето нормально доработать.
***
Лешак-отвергнутый сидел на крылечке хижины. Он вновь принял облик невзрачного лешего-старичка.
- Вот почему вы за девками не убежали, - ворчал он на котов, и отчего-то говорить по-стариковски скрипуче на человеческом языке ему было приятно. - Вот приведу вас обратно в законный вид и бегите, ищите хозяйку. Ишь, - прищурился на садящееся вечернее солнце он, - сила у них есть. Умишка зачатки, а сила есть.
Лешак-отдохнувший пробудил в себе глубинное сознание, но окунулся ещё на мгновение в местные просторы - увидел очкарика какого-то нескладного в мыслях Маринки.
- Хм, - поддался сарказму почти человеческой мысли, - это и есть любовь? В ней сила? В тяге этой бессмысленной друг к другу? Не могут они, видите ли, в одиночестве жить? Чувства попусту растачивают, лишь бы не одинокими быть. Да хоть бы и с котами, на худой конец. И нет им дела, что чувства разум затмевают, мешают поступкам логичными быть. Слабость их в этом или сила?
Отринул Лешак-воспрянувший примитивную грусть и сомнения, позволил волне почти безграничной энергии охватить себя. Ощутил Лешак-окрепший неразрывную связь со вселенским чистым разумом. И ветер странствий далёкий и звенящий вновь поманил его.