— Ну слава богу. Очнулась! — торжествующе произнесли над ней.
Маринка попыталась открыть глаза. Прямо над ней маячили какие-то расплывающиеся тени.
— Что со мной было?
— Все уже закончилось, девочка моя. Сейчас еще немного посидишь тут — и пойдешь домой бай-бай.
Голубеву с трудом подняли и усадили на диване. Голова кружилась.
— Мне жарко. Я хочу пить, — произнесла она.
Тут же из кухни принесли большую железную кружку с водой. Зубы Маринки беспомощно звякнули о край.
— Почему мне так плохо?
— Ничего страшного, деточка. Скоро все пройдет! Маринка закрыла глаза и откинулась на диване. Силы ее покидали.
— Что это с ней? — спросил голос.
— Не знаю… Горит вся.
— Эй, деточка! Тебе пора собираться домой!
Маринка не реагировала. Голова стала такая тяжелая, что казалось невозможным пошевелиться.
— Надо ее вывести, не хватало нам еще тут проблем. Доведем до метро?
— Доведем…
Как во сне Голубева, в ответ на настоятельные просьбы, поднялась, ее одели, взяли под руки и повели к метро. Ноги не слушались. Казалось, еще миг — и она взлетит.
В следующий раз Маринка пришла в себя в пустом вагоне метро. Прямо перед ней стояла какая-то женщина.
— Как тебе не стыдно! — причитала она. — Такая молодая и такая пьяная!
— Я не пьяная, — слабо возразила Маринка, — мне плохо…
— Плохо? — недоверчиво посмотрела на нее женщина. — Ну-ка дыхни! И правда, пылаешь вся. Наверно, грипп. А едешь-то куда?
Маринка вспомнила и назвала станцию метро. Женщина всплеснула руками:
— Но это же совсем в другой стороне!
— Помогите мне выйти, пожалуйста! Мне надо ехать… Меня ребенок ждет!
— Ладно!
Женщина довезла Маринку до нужной станции:
— Ты сама-то дойдешь?
— Спасибо, дойду…
Медленно-медленно она поковыляла из вагона к выходу. Потом отдышалась и поднялась по лестнице. Со множеством остановок добралась до дома. Позвонила соседке.
— Марина, это очень нехорошо с вашей стороны! — поджала губки та. — Мы договаривались на несколько часов, а прошел целый день! Ваш ребенок неуправляемый. Он поломал мне всю мебель!
— Простите… Я потом все оплачу… — Маринка слабо махнула рукой и позвала Илюшку: — Идем, малыш! А сколько сейчас времени?
— Семь часов!
— Еще раз простите. Сегодня был очень трудный день. Она стала пытаться попасть ключом в замочную скважину,
но это удалось не сразу.
— Вот странная-то! — сказала соседка мужу. — То ли пьяная, то ли еще что похуже. Недаром ребенок такой психованный! Я Паше сразу говорила, не к добру он женился на ней…
Голубев пришел часа через полтора. В вечернее время он пытался подрабатывать репетиторством. Вспомнил, что по первой специальности он учитель истории. Маринка тем временем кое-как разогрела ужин и уложила ребенка. Павел Иванович сначала ничего не заметил.
— Ну как ты? — буркнул он, садясь за стол.
— Нормально, — прошептала Маринка. — Я пойду в комнате приберусь…
— Что это ты на ночь глядя прибираться надумала? Дня, что ли, мало? — раздраженно хмыкнул Голубев и уткнулся в газету.
Маринка, уже отчетливо чувствуя неладное, зачем-то подмела в коридоре пол и взялась гладить белье. Потом бросила утюг и снова пошла в комнату. Минут через десять, дожевывая бутерброд, туда вошел и Голубев. Увидев Маринку, которая, скорчившись на диване, что-то писала, он был очень удивлен:
— Ты что делаешь?
— Пишу. На всякий случай, — еле слышно сказала Маринка.
— Постой, постой, — обеспокоился Голубев, — ничего не понимаю. Ты что имеешь в виду? Ты вообще какая-то красная… Ты здорова?
Он осторожно потрогал ладонью лоб жены. Он пылал.
— Если что, ты только Илюшку не оставляй, ему уход нужен… Я тут все написала…
— Маринка, да что с тобой? Вызвать «скорую»?
— Подождем… Может, само пройдет? — одними губами спросила Маринка.
— А это что такое? — Побледневший Павел Иванович трясущейся рукой показал на расплывающееся по дивану кровавое пятно.
— Вызывай «скорую», кажется, пора… — Маринка еще попыталась улыбнуться.
Сбив по пути стул, Голубев бросился к телефону. «Скорая» не приезжала очень долго. Часа полтора.
— Что тут у вас? — недовольно спросил наконец приехавший врач.
— У меня, кажется, жена умирает… Завещание написала. — Испуганный Голубев начал трясти у врача перед носом листом бумаги.
— У нее что, суицидальные наклонности? Третья уже за сегодняшний вечер… Полнолуние, что ли?
Врач не спеша вымыл руки и, продолжая бормотать, вошел в комнату:
— Ну где тут ваша больная?
Голубев включил свет. Маринка лежала уже без сознания. Врач подошел к ней и взял за руку, мгновенно изменившись в лице.
— Что же вы молчите? Носилки, скорее! Где у вас телефон? Дрожащий Голубев показал. Врач прикрыл дверь и что-то быстро проговорил в трубку взволнованным шепотом. Через несколько минут Маринку погрузили на носилки.
— Что с ней? — спросил Павел Иванович, не отрывая глаз от огромного кровавого пятна на диване.
— Плохо дело! Молитесь, если умеете! — на ходу произнес врач.
Из приемного покоя Маринку мгновенно перевезли в операционную. И только после трехчасовой операции появилась надежда.
— Надо же, такая хрупкая — и какая живучая, кто бы мог подумать! — тихо сказал хирург, когда все было закончено.
Маринка вернулась домой только через неделю, прозрачная и тихая. Голубев с ней на тему ее болезни не разговаривал. Впрочем, у него и раньше даже упоминания о женских недугах вызывали нервические приступы. Видимо, поэтому он предпочел вести себя так, будто ничего не произошло. Илью на время Маринкиных злоключений увезла к себе Лидия Ивановна…
Несколько дней она лежала в полном одиночестве дома в постели и смотрела в окно. Часто вставать ей было нельзя, да и сидеть-то можно было по-особенному. В квартире стояла удивительная гулкая тишина. Есть, пить, читать, смотреть телевизор было невозможно. Едва она закрывала глаза, с чудовищной ясностью вспоминалась причиненная ей боль. Не хотелось видеть никого, даже сына. Маринке стало казаться, что она сходит с ума…
Когда неожиданно зазвонил телефон, Маринка равнодушно потянулась к трубке, предполагая, что звонит мать.
— Алло?
— Маринка, привет! — В трубке зазвучал как будто знакомый радостный женский голос. — Наконец-то я тебя отыскала!
— Привет, а кто это?
— Ну ты даешь! Это же я, Наташка Андреева, бывшая Соловьева… Помнишь еще?
— Наташка, ты? — Маринка от волнения едва трубку не выронила. — Как ты меня нашла?
— Как всегда, это было непросто! — рассмеялась Наташка. — Мы давно не виделись… Новостей столько, не знаю с чего начать!
— Да уж!
— А что это у тебя муж такой смурной? Я тебе всю прошлую неделю звонила, а он мне говорит, то ты в душе, то уже спишь, то нет тебя… Я беспокоиться начала уже, все ли с тобой в порядке.
— Я в больнице была.
— В больнице? — Радостный тон Наташки сразу сменился озабоченным. — А что с тобой?
— Операция по женской части…
— Это серьезно? Почему же твой муж мне ничего не сказал? Мы бы примчались… Ты говорить-то вообще можешь?
— Могу, могу… Все уже прошло. Ладно, хватит обо мне. Ты-то как?
— Было у меня тоже приключений, как-нибудь потом расскажу! А если коротко, институт закончила, дочь родила, Юльку…
— А я знаю!
— Откуда? — удивилась Наташка и сразу напряглась. — Неужели… Ты что, с моим братом общалась?
— Нет, то есть да, немного, — засуетилась Маринка, понимая, что сболтнула лишнее. — Я была в Петровском, его случайно на улице увидела. Он и сказал.
— Вот кровопивец тоже! — успокоилась немного Наташка. — Глаза бы мои его не видели, бездельника. И себе, и другим жизнь портит. Ладно, бог с ним. Я тебе знаешь зачем звоню?
— Нет, — простодушно сказала Голубева.
— Я тут решила, что Юльку крестить надо. Серега, конечно, возражает. Но он такой своеобразный… Я вас потом познакомлю… Так вот, я подумала, что лучшей крестной матери, чем ты, мне не найти!
— Ты серьезно? — Маринка даже задохнулась от волнения. — Ты действительно считаешь, что я достойна?