— Конечно, считаю! — рассмеялась Наташка. — Ты что там так разволновалась? Я же помню, как ты меня в детстве воспитывала…
— Это такая ответственность… — сказала тихо Маринка и заплакала.
— Ну вот, как всегда, эмоциональный перебор! Ты совершенно не изменилась! Так ответь: согласна или нет быть у моей Юльки крестной?
— Согласна, согласна! Конечно, согласна! — испугалась Маринка.
— Вот и хорошо! Давай поправляйся! Запиши мой телефон. Когда будешь себя чувствовать лучше — позвони. Я буду ждать.
— Конечно! Наташенька, ты такая молодец, что нашла меня…
Этот разговор вернул Маринку к жизни. Она лежала и улыбалась, думая о том, как произойдет ее встреча с Наташкой и ее дочерью. Она уже одинаково любила их обеих. К вечеру Голубева приподнялась и приготовила мужу ужин. Потом позвонила матери, чтобы та привезла ей Илью. Откуда-то взялись силы и настроение. Маринка поняла, что ее жизнь, дав очередной стремительный вираж, возвращается в свое русло.
Юльку крестили через несколько месяцев в Петровском. Это была воля Наташки. Маринка готовилась к этому мероприятию, как-то особенно остро ощущая, какая ответственность ложится на ее плечи. Спрашивала себя десять раз: готова ли? Если бы речь шла о чьем-то другом ребенке, наверно, испугалась бы, отказалась. Но Наташке отказать было невозможно. Вечерами, когда сын и муж засыпали, Маринка зажигала церковную свечку и в ночной рубашке вставала на колени перед иконой, молилась. Никто никогда не учил ее этому, не водил в церковь. Наоборот, мать всегда избегала разговоров о Боге, хотя иконки хранила. В раннем детстве Маринку тайно крестила бабушка против воли всех остальных членов семьи — только недавно Лидия Ивановна призналась дочери в этом.
Переборов свои страхи, Голубева даже специально в церковь съездила, поговорила с батюшкой, чтобы лучше понимать, что именно она должна будет делать. Когда переступила порог храма, от непривычного душного запаха ладана голова у нее закружилась так, что она потеряла сознание.
— Значит, ты великая грешница! Молись! — сказала ей какая-то бабка.
Так впервые в жизни Маринка исповедалась и причастилась. Ей понравилось бывать в церкви, слушать хор, стоять перед строгими иконами. Как будто для нее начиналась совсем другая, новая страница жизни. Она собиралась даже Илью покрестить, но Голубев не дал ей это сделать.
— Марина, при чем тут церковь! — говорил он. — Мало ли, что в стране происходит. Сначала все были атеистами и членами партии, теперь все верующие. А завтра что, все сатанистами будут?
— Павел, я это хочу сделать не потому, что все делают, — пыталась на первых порах что-то объяснять ему Маринка, — просто у меня душевная потребность.
— Ты ненормальная, у тебя всегда что-то в голове происходит не как у людей. Ну пусть там у тебя потребность, ходи, конечно, куда хочешь, но ты взрослый человек! Это твои проблемы. А Илья-то при чем? Вырастет — пусть сам определяется.
Хоть крестится, хоть обрезается, хоть в партию вступает. Может, к тому времени все уже назад повернется…
Крестины Юльки происходили в небольшой церквушке на окраине Петровского. Гостей почти не было, поэтому внутри было достаточно свободно. Присутствовали несколько московских подруг Наташки и ее муж Серега. Приехал все-таки в Петровское, хотя считал все происходящее бабской блажью. Он не понравился Маринке сразу: наглый, самоуверенный. Было такое ощущение, что он в первое же мгновение просто раздел ее взглядом.
— А какая хорошенькая у нас крестная! — сказал он, причмокивая. — Только ради этого уже стоило приехать! Нам надо познакомиться поближе! Где ты ее скрывала, жена?
— С Наташей мы и так с самого детства знакомы! — отрезала Маринка. Сердце у нее забилось неспокойно.
Саму Наташку было не узнать. За прошедшие годы из кудрявой, непосредственной девчонки она превратилась в высокую, статную блондинку с сосредоточенным, строгим лицом. Несколько морщинок уже пересекли лоб. На руках у Наташки лежало завернутое в одеяло сокровище.
— Отдаю тебе самое дорогое, что у меня есть, — сказала Наташка, протягивая Маринке сверток. — Будь готова, сейчас ор начнется… Беременность у меня была очень нервная, Юлька от этого капризная получилась.
— Мне не привыкать, — отозвалась Маринка, бережно принимая на руки малышку.
Юлька спала, только крошечные реснички немного подрагивали.
— Как ты думаешь, тут не холодно? — беспокоилась Наташка. — Нам только простуды не хватало, все остальное и так есть…
— Да не волнуйся ты! Все нормально будет.
В этот самый момент за Маринкиной спиной мрачно прозвучал чей-то голос:
— Привет!
— Надо же, братец явился не запылился, и не опоздал даже! — язвительно отозвалась Наташка.
Маринка обернулась. Сзади, засунув руки в карманы, стоял щетинистый, исхудавший Димка.
— Здравствуй! — только и смогла сказать она.
— Вот мы снова все вместе, как в детстве, правда, сестренка? И повод нашелся. — Димка хулигански подмигнул Наташке.
— Слушай, или ты ведешь себя нормально, или сваливаешь отсюда. Это не то место, где нужно действовать мне на нервы, — раздражаясь, ответила сестра.
Маринка ничего не сказала, только вцепилась покрепче в Юльку.
— Как там моя племяшечка? — Димка склонился над ребенком и пощекотал ее за щечку. — Уси-пуси!
— Убери руки! — не выдержала Наташка. — Не видишь, спит ребенок!
— А Лена как поживает? — спросила Маринка, чтобы разрядить обстановку.
— Как будто он ее видит! — презрительным голосом сказала Наташка.
— Ничего, нормально. Растет, вся в отца! А Илюха твой как?
— Тоже хорошо. Я с ним приехала, он сейчас у мамы.
— И уедем мы отсюда сразу после крестин, так что не раскатывай губу на то, чтобы отметить! — добавила Наташка.
Димка отошел.
— Зачем ты с ним так? — спросила Маринка, покачивая Юльку.
— Тошнит меня от него! Ненавижу таких мужиков! Ничтожество!
— Наташка, он тебя так любит! Когда мы с ним вместе с тобой рожали, он больше меня переживал. Он тебя так любит!
— Что ты сказала? — присвистнула Наташка и уставилась на Голубеву с непониманием. — Вы с ним… что делали?
Ответить Маринка не успела, поскольку началась церемония. Первую ее часть Юлька проспала крепким сном на руках у крестной. Когда малышку окунули в купель, она открыла глазенки и попробовала жалобно пискнуть.
— Ну что ты, девочка! — прошептала ей Маринка. — Сейчас с тобой чудо происходит. Не надо плакать, лучше посмотри вокруг…
И Юлька покорно перевела глаза на иконы и смотрела на них не моргая. Потом снова задремала. Несколько раз Маринка встречалась взглядом со стоявшим неподалеку Димкой. Его обычно светло-серые глаза казались сейчас глубокими и темными. Он сосредоточенно держал в руках свечу, оплывающий воск с которой капал прямо ему на свитер. Но Димка этого не замечал, погруженный в какие-то мысли.
Когда все закончилось, Маринка бережно передала Наташке дочь, закутанную в одеяльце.
— Принимайте новокрещеную!
— Неужели не раскричалась даже? Я тут три сигареты выкурила, пока ждала. Все прислушивалась: сейчас заорет, забирать придется…
— А что нам орать было? — Маринка наклонилась к девочке. — У нас все было хорошо, правда, крестница?
Юлька улыбнулась и показала всем маленький розовый язык.
— Что ее ждет… — вздохнула Наташка. — Милая, спасибо тебе. Я не ошиблась в выборе крестной.
— Еще бы! — хмыкнул подошедший Димка. — Я все смотрел — она с ребенком сама как с иконы… Я всегда говорил: мадонна!
— Помолчал бы! — взвилась Маринка и быстро зашагала прочь.
— Что это с ней? — строго спросила Наташка брата.
— Откуда я знаю? Она ведь всегда была странная, — ответил тот, даже не смутившись.
На следующее лето в знакомые места Маринка не поехала, хотя Наташка, с которой они после крестин стали общаться часто, не раз уговаривала ее отправиться с ней в Петровское. Отрекомендованная Матвеевне, Наташка поселилась там, где в предыдущие годы жила сама Маринка.