Маринке же через прежних знакомых мужа по министерству удалось каким-то чудом устроиться нянечкой в детский лагерь на Черноморском побережье. Маринка уехала туда на все лето и забрала с собой сына. Худенький, бледный после затяжной весны Илюшка в первый раз увидел море и вдоволь наелся фруктов.
Осенью она вышла на работу в школу, а сына скрепя сердце отправила в детский сад. Естественно, уже на следующий день Илюшка заболел ангиной, и Маринка с мужем попеременно правдами и неправдами вырывались из школы, чтобы сидеть с ним — специально устраивались работать в разные смены. Год проскользнул незаметно. На следующий сезон устроиться в летний лагерь на море не удалось, политическая чехарда сказалась и на детском отдыхе. Денег на то, чтобы ехать самим куда-то отдыхать, не было. Так семья Голубевых в полном составе снова оказалась в Петровском, поскольку в Москве стояла невыносимая, тяжелая жара.
Многие жители Петровского, наслышанные о приключениях Маринки, с нескрываемым любопытством таращились на неразлучную троицу. Было похоже, что все наконец устоялось у них в семейной жизни. С раннего утра Павел Иванович вел жену и сына на прогулку к реке. Сам Голубев жару не переносил, поэтому надевал большую белую панаму и усаживался с газетами в тени под деревом. Маринка с сыном резвились на солнышке, играли и купались. Наступил момент, когда все прежние тревоги, казалось, окончательно отступили. Первые дни Маринка опасалась, что увидит Димку, но он не показывался, и ничто не омрачало их семейный отдых.
Однажды на улице, направляясь за молоком, Маринка встретила Смелова-старшего. Что приключилось с ним за эти годы! Он сильно поседел и постарел так, что у Маринки сердце екнуло, когда она его увидела.
— Андрей Семенович, здравствуйте! Что с вами? Смелов махнул рукой и едва не заплакал.
— Дело всей жизни, — пробормотал он, — а они прихлопнули его за несколько дней! Да как же так можно!
Оказалось, что райком закрыли, а Смелова отправили на пенсию. После этого у него был инфаркт, от которого он с трудом оправился. Маринке стало стыдно, что она даже не знала об этом.
— Андрей Семенович, может быть, вам чем помочь? Мы с мужем все лето в городе… Вы скажите только!
— Да разве тут поможешь… Я бы им всем… — Смелов погрозил кулаком куда-то вверх.
— Мне жаль, — помялась Маринка, — очень жаль. А Борис как поживает? Навещает вас?
— Куда уж там, навещает! — горько сказал Смелов. — Борис наш в Германии второй год. Работать его туда в частную клинику пригласили. Только письма пишет, да и то редко…
— Да что вы!
— Я его отговаривал уезжать, а теперь, глядя на все это, думаю, правильно мой мальчик поступил. Нечего тут делать, все разваливается… И медицина развалится. Про тебя Борька все время спрашивает. Как ты живешь-то? Счастлива? Что сказать ему?
— Даже не знаю, — растерялась Маринка. — Скажите, что, наверно, счастлива. Я не думаю об этом, Андрей Семенович. Мне некогда… У меня ребенок! А Боре привет передавайте! Скажите, что все у меня хорошо.
— Передам… Ты не забывай, заходи к нам, Мариночка, посидим, чаю попьем… И мать рада будет. А то, кроме кошек, никакой у нас радости.
— Конечно зайду, спасибо…
Маринка была потрясена и подавлена этим разговором. Неприятности, происходящие с Голубевым, она воспринимала как-то философски. А вот в ситуации со Смеловым была острейшая несправедливость. Ведь такой работник был, огонь просто! И Борька теперь в Германии… Вот бы увидеть его, каким он стал!..
В августе временной семейной идиллии Голубевых наступил конец. Не пойми откуда на Маринкином горизонте вновь появился Димка. Он подкараулил ее, когда она развешивала во дворе белье:
— Привет!
— Ой, кто здесь? — испугалась Маринка и выронила таз. — Ты, что ли?
— Я, не бойся.
Прямо перед ней в тельняшке и закатанных по колени штанах, широко расставив ноги, стоял Димка. Он загорел до черноты, а выгоревшие волосы казались совсем белыми.
— Откуда ты берешься только, чертяка? — недовольно прошептала Маринка, оглядываясь в сторону дома. — Что надо?
— На тебя пришел поглядеть. Давно не виделись…
— Ну нагляделся? Проваливай, а то Павел сейчас выйдет… Будет тебе!
— А что мне твой Павел? Нашла пугалку тоже, — громко сказал Димка. — Пусть все знают, что я к своей принцессе пришел!
— Да замолчи ты! — Маринка попыталась ладонью закрыть ему рот. — Все у тебя не слава богу. Как тебе не стыдно только.
— Тебе так идет эта кофточка! — Димка нежным движением провел Маринке по спине.
— Ты что делаешь! Не видишь, что ли, я делом занята… Качнувшись, Маринка с мокрой простыней в руках едва удержала равновесие. За последние месяцы она успела забыть о том, что в теле бывают такие ощущения. Точно электрическая волна пробежала от головы до самых пяток.
— Я так скучал по тебе! — Димка уже обнимал ее за плечи, силясь дотянуться губами до ее полураскрытых губ. Маринка старательно уворачивалась:
— Нет! Не надо… Не здесь… Ребенок же увидит.
— А где, когда? — Глаза Димки сверкнули. — Придешь ночью?
— Дим, ну ты что? Какая ночь? — Тут Соловьев медленно поцеловал ее в губы. — Приду… Куда?
— К реке, на наше место! И гляди, не придешь — из-под земли достану. Ты меня знаешь…
Шлепнув напоследок шутливо Маринку по мягкому месту, Димка испарился. Раскрасневшаяся Маринка осталась стоять с мокрой простыней в руках.
— Ты что это тут? — Из дома вышел, подозрительно оглядываясь, Голубев. — Приходил кто-то? Я вроде разговор слышал…
— Нет, никто. Это ветер…
— Ах ветер…
Помявшись рядом еще некоторое время, Голубев ушел обратно в дом. Маринка повесила наконец злосчастную простыню и нервно рассмеялась. Ей одновременно было смешно и страшно. Знакомая энергия желания ударила в голову, перевернула все вокруг.
Целый день Павел Иванович ходил вокруг жены и озабоченно заглядывал ей в глаза. Маринку это бесило.
— Ну что ты смотришь? Пойди делом займись. С Илюшкой поиграй!
Голубев уходил, но вскоре снова возвращался и странно смотрел на нее, как будто пытался понять, что с ней происходит. А Маринка летала! Впервые за долгое время она накрутила волосы на крупные бигуди.
— Посмотри, они седые у корней, да? — спрашивала она мужа.
— Есть немного… Но мне все равно, — меланхолично отзывался Голубев. — А что это ты, собственно, такая возбужденная? Собираешься куда?
— Значит, есть причины. Отстань от меня!
Вечером, накормив семью ужином, Маринка уселась на крыльце, дожидаясь, пока муж и сын умоются и соберутся спать. Голубев всегда ложился рано. Ее уже трясло от волнения. Ненадолго она снова почувствовала себя школьницей, которая ждет запретного прихода тайного друга. От смешанного чувства радости и вины бросало в жар.
— Чего это ты тут сидишь? — Голубев не выдержал, снова вышел из дома.
— Хочу и сижу. Вечер красивый…
— Я посижу с тобой…
Муж опустился на крыльцо рядом и попытался обнять Маринку за плечи. Та вздрогнула и отстранилась.
— Ты бы лучше Илюшку спать уложил!
— Он уже спит. Набегался за день… Марина, ты сегодня какая-то странная…
— Я всегда странная! — огрызнулась та. — Ты что, раньше не замечал? И вообще, иди в дом. Я хочу побыть одна!
— Ну хорошо…
Голубев тяжело встал и пошел в дом. Маринка посидела на улице еще с полчаса, наблюдая, как меняют цвета и исчезают длинные послезакатные тени и появляются первые звезды. Какая красота! Когда опустились сумерки, она на цыпочках прошмыгнула в дом. Там было темно. В своей кроватке посапывал Илья, Павел Иванович тоже спал, свернувшись калачиком в углу кровати. Последний и самый сильный укор совести пронзил Маринку и тут же отступил. Она, стараясь не шуметь, натянула нарядный летний сарафан и взяла теплую шаль.
— Марина, ты куда? — сквозь сон пробормотал Голубев.
— Мне не спится, я пойду погуляю немного у реки… Спи! Муж снова опустил голову на подушку и засопел. Маринка выскользнула из дома и побежала к реке. Сердце опять билось от прилива давно забытой радости.
На знакомой поляне никого не было. Маринка побродила несколько минут туда-сюда, полюбовалась на серебряную луну. Вдалеке пронзительно кричали птицы. Вдруг кусты у самой воды колыхнулись и кто-то вышел из них. Маринка вздрогнула и выдохнула, в ту же минуту узнав Димку: