Когда прозвенел звонок, Голубева с удивлением посмотрела на часы. Неужели урок уже закончен? Атак много еще хотелось рассказать ребятам… Она недоуменно обвела класс глазами, и тут ей захлопали. Приглашенные гости из комиссии улыбались и аплодировали, а завуч — та вообще с места вскочила и изо всех сил одобрительно подмигивала ей обоими глазами.
По итогам этого урока Маринке было предложено занять вакантное место второго литератора в старших классах. Она сначала загорелась: о таком она и не мечтала, потом приуныла, стала причитать и отказываться:
— Но у меня и образования-то высшего нет!
— Ничего. Все на себя беру, — уверенно сказала завуч. — Ты так блестяще провела урок, что многим педагогам и с высшим образованием такое не снилось! И дети от тебя без ума. Пока поработаешь в четвертых-пятых классах. А сама давай-ка ноги в руки да поступай учиться на филфак, на заочное. Сейчас это реально. Через несколько лет будешь как человек — с дипломом.
Маринка пообещала подумать. Сама была окрыленная, показалось ненадолго, что наконец в жизни открываются новые горизонты, что ее тайная мечта вот-вот станет реальностью. Дома вечером радостно рассказала обо всем Весельцову, но тот вовсе не разделил ее оптимизма, наоборот, разозлился:
— А жить как будем? Ты же не сможешь учиться и работать одновременно. Ты об этом подумала?
— А я на заочное…
— А платить за это кто будет?
— Я попробую сама поступить, у меня же училище с отличием… Подготовлюсь!
— Да не смеши! Кому в Москве твое серпуховское училище нужно? А потом, ты что, забыла, сколько тебе лет? Но даже если поступишь, что, выдержишь пять лет сессий, ночной зубрежки? Не смеши! А сын, а я? А если я к тому времени еще работу не найду?
И Маринка сникла. Аргументы Славы были убийственными. Ее на мгновение вспыхнувшая надежда погасла, мир вокруг снова стал обыденным и серым. Страшная штука — эгоизм. Как она могла думать только о себе? Маринка обреченно встала к плите готовить ужин. На следующий день она окончательно и твердо отказалась от заманчивого предложения завуча.
Как-то по лету поздно вечером позвонил Димка. Слава был рядом, когда Маринка брала трубку, — сидел на диване и читал газету.
— Маринка, привет! — раздался в трубке веселый знакомый голос. — Вот я тебя и нашел! Ты рада?
Голубева похолодела, посмотрела на Весельцова. Язык перестал слушаться.
— Кто это?
— Ну ты, мать, даешь! Неужели вправду не узнала? Это я, Димка! Помнишь еще такого?
— Какой Димка?
— Да я же это, я! Димка Соловьев.
Тут Весельцов насторожился, отложил газету и внимательно посмотрел на побледневшую Маринку. Она стояла и как-то странно озиралась по сторонам.
— Не знаю никакого Димки! — наконец сказала она отсутствующим голосом. — Мой Димка со мной. А ты не звони мне больше…
— Да что там у тебя происходит? — недоуменно взвыл Соловьев. Но Маринка уже повесила трубку. Звонок повторился еще несколько раз, но она стояла как каменная.
— Кто это был? — хмуро спросил Весельцов.
— Так, ошиблись…
Она неожиданно бросилась Славе на шею:
— Люби меня! Люби меня немедленно!
Она одним движением распустила волосы и начала расстегивать халатик. Весельцов, недоумевая, попытался ее остановить. Эта непредсказуемая женщина временами пугала его:
— Ты что делаешь, Маринка? Сын же в соседней комнате… Ты ненормальная! Да что на тебя нашло?
— А мне все равно! Я люблю, люблю тебя! Димка…
Она пыталась зарыться руками в Славкины волосы, но он вдруг жестко отстранил ее:
— Чтобы я больше никогда не слышал этого имени, поняла? Никогда!
Маринка упала перед ним на колени. Ее горящий взгляд блуждал по комнате, натыкаясь на стены:
— Я люблю тебя… Ты лучший! Прости… — И зарыдала, обнимая Славкины колени.
Несмотря на то что сознание Маринки из-за близости Весельцова периодически раздваивалось, оно не отказывало ей совсем — и многие вещи она понимала с абсолютной ясностью. Наибольшую боль ей причиняло то, что Димка и реальный Славик — его двойник — на самом деле похожи были только внешне. И чем больше проходило времени, тем четче это осознавалось. Но Маринка, даже понимая свое заблуждение, не желала принимать эту реальность, наоборот, с каким-то бешеным остервенением она пыталась сделать так, чтобы Весельное стал похож на ее героя не только лицом, но и характером.
Периодически она подбивала его на то, чтобы выехать из Москвы на велосипедах, пойти на рыбалку или, на худой конец, просто покататься по реке на лодке. Воплощала с ним их с Димкой прошлое. Но Вячеслав не разделял Димкиных пристрастий к природе и активному отдыху. Все у него выходило не то и не так. Весельцову куда комфортнее было улечься на диване перед телевизором и дремать. Такое его поведение периодически провоцировало между ними серьезные скандалы. Весельцов так и не устроился на постоянную работу, был нервный и злой на весь мир.
Единственное, чем он разительно напоминал Соловьева в поведении, — твердым нежеланием жениться на Маринке.
— Тебе что, так плохо со мной? — говорил он сухо в ответ на ее тихие упреки. — Что изменит ЗАГС в нашей жизни?
— Но мы станем настоящей семьей…
— По-моему, у тебя уже есть одна семья… Ты забыла, что замужем?
— Но я разведусь! Голубев обязательно даст мне развод! Я хочу жить с тобой, растить детей, построить дом…
— Терпеть не могу детей! К тому же у тебя уже есть Илья… С ним и так проблем достаточно. Совсем распоясался, никого не слушает. Подожди, еще нахлебаешься со своим сыночком! — морщился Славик.
— Не смей так говорить о моем сыне!, Не его вина, что все так у нас выходит!
— К тому же какие сейчас могут быть вообще разговоры о браке? Я не работаю, ты получаешь гроши в своей школе… И вообще, давай прекратим бессмысленные дискуссии.
— Ты не женишься потому, что я тебя старше на семь лет, да? Я старая и страшная и ты хочешь меня бросить? Уйти к молодой и богатой?
— Да что ты несешь? Мне просто надо как следует определиться…
— Ах ты еще не определился!..
После таких сцен Маринка обычно выбегала на кухню в слезах, громко хлопнув дверью. Через пару часов к ней приходил виноватый Славик и начинал по-телячьи тыкаться ей носом в живот. Долго обижаться на него она не могла, лелея надежду, что еще несколько дней, месяцев — и все у них наладится. А как иначе?
Добавляло неприятностей и то, что Голубев, после почти двух лет терпеливой осады, решил неожиданно изменить тактику. От увещеваний и просьб он перешел к прямым угрозам. Нельзя сказать, что они не были действенными, скорее, наоборот. Странно, что он терпел так долго. Муж наконец потребовал от Маринки развода с разделом квартиры.
— Ты понимаешь, — сказал он, — нам с Женей тоже непросто. Живем с ее престарелой мамашей, которая в маразме. А ты привела в квартиру моей мамы какого-то мужика…
— Вообще-то его привел ты! И сам ушел.
— Не важно. Я имею в виду, что ты его у нас поселила. И теперь вместо меня с моим сыном живет черте-то кто…
— Ты знаешь, они неплохо ладят. Весельцов по крайней мере помогает ему с математикой.
— Не смей ерничать! — взвился Голубев. — Пусть выметается куда хочет.